– И тебе даже не любопытно, кто они? Деньги бы тебе сейчас не помешали. Если родственники эти действительно богатые.
– Я так не могу, я лучше у чужих людей деньги возьму, чем буду кому-то в родственники навязываться.
– Ой, Лерочка, усмири ты свою гордость.
– Нет, теть Тань. Не буду я никого искать. Здесь моя Родина, здесь мой дом.
Тетя Таня вздохнула и наклонилась надо мной.
– Открывай рот, буду смотреть, что у тебя там.
– Тетя Таня, – я схватила ее за руку, которая приблизилась к моему рту, – я в этот раз все заплачу, без скидок. Я вам и так задолжала.
– Перестань. Попридержи деньги лучше для брата своего непутевого. Открывай.
Я открыла рот, тетя Таня направила на меня лампу и стала рассматривать зубы.
– Так, в целом все неплохо, – прошла по верхнему ряду тетя Таня, затем спустилась вниз: – даже хорошо. Есть один кариес на тридцать пятом, – она взяла зеркало побольше и подала мне: – Вот посмотри. Но не глубокий. Можно даже без анестезии попробовать его полечить. И… ну и все. И чистка нужна. Ты молодец, зубы у тебя как у мамы, в хорошем состоянии. Давай начнем с чистки, а кариес в ближайшие дни придешь, и мы быстро его залатаем.
– Хорошо.
Я рассматривала ответы из клиник. Все рекомендовали провести более детальное обследование, сдать анализы, показать на приеме самого пациента и только после этого можно установить окончательный диагноз. Но по предварительным данным брату требовалась операция, и ценник на нее между клиниками варьировался в пределах нескольких десятков тысяч рублей. В государственной клинике можно было сделать операцию бесплатно, но запись на полгода вперед.
И я решила отталкиваться от самой высокой цены. Да, без кредита не обойтись, но при отсутствии других обязательств перед банками, сумма ежемесячных выплат вполне посильная. А если еще и «премиальные» будут, практически не ощутимая. И я позволила себе немного расслабиться.
Я позвонила брату, и мы полчаса с ним разговаривали. Он впервые за долгое врем спросил, как у меня дела, и в этом я заметила положительную тенденцию, о которой говорил Иван Степанович. Жерар проявил интерес к моим делам, и это не звучало как риторический вопрос, он ждал ответа, и, воодушевленная переменами в его настроении, я ответила, что у меня все хорошо. Я вылечила зуб, сделала чистку, получила на работе премию и нашла клинику, где ему помогут вылечить ногу.
– А личная жизнь как? Пока меня нет, могла бы ее устроить.
– Мне некогда, Жерар. Работы много, а в выходные я делала ремонт в квартире.
– Ремонт? Сама?
– Да. Только полы заменить нанимала людей.
– Значит, не скучаешь без меня?
– Скучаю, Жерар. Поговорить совсем не с кем. Только с тетей Таней, но это ненадолго. Ты же понимаешь, с открытым ртом сильно не поговоришь.
– Кошку хоть заведи. Теперь-то можно.
У мамы была аллергия на шерсть, и мы никогда не держали животных дома. И после ее смерти не решались. Словно боялись, что мама нас осудит. Да и без кошки ответственности хватало.
– А если у меня тоже аллергия появится? Куда я ее потом? Давай лучше ты возвращайся, и мы заживем нормальной жизнью.
– Подожди, немного осталось. Я уже ощущаю в себе перемены.
– Рада это слышать, Жерар.
– Ты рисуешь? Ну хоть изредка?
– Да. Но у меня без тебя ничего не выходит.
– А что рисуешь?
– Дома, город… и немножко людей.
– Что получается лучше?
Я вспомнила свой последний набросок и улыбнулась.
– Люди.
– Кого рисуешь?
Своего начальника, но вслух говорю:
– Конечно, тебя, Жерар.
– Учиться на дизайнера не передумала?
– Нет. Когда-нибудь я осуществлю свою мечту.
– Обязательно. И я тебе помогу.
– Не сомневаюсь.
После этого разговора у меня на душе осталось приятное послевкусие. Жерар шел на поправку, и я мечтала, чтобы к Новому году он вышел из больницы. Это был бы лучший подарок для нас обоих.
Я протоколировала совещание, которое проходило в кабинете Храмцова. Кроме того, у меня был включен диктофон на тот случай, если я что-то упущу. В кабинете вместе с Романом Викторовичем находилось семь человек, и это был весь руководящий состав. Они сидели за отдельным столом, примыкающем к столу шефа, обсуждали предстоящие планы на неделю и подводили итоги недели прошедшей.
Роман Викторович выслушивал отчеты по отделам и задавал вопросы. Он был собран, подтянут и полностью погружен в процесс. Он разбирался в работе каждого отдела, знал, к кому из своих подчиненных обратиться, чтобы получить то или иное пояснение, и любил получать четкие и конкретные ответы. Любая попытка начать юлить и отвечать размыто воспринималась им, как некомпетентная проработка вопроса и задание отправлялось на доработку. Если задача не решалась и после доработки, руководитель отдела лишался премии. Это знали все, кто сидел в кабинете, и я замечала, как потели лбы у некоторых участников совещания.