– Да, вижу. Дом большой тяжелый и никак не вписывается в общую концепцию.
– Точно.
– Какие предложения? Перекрасить дом?
– Это было бы самым простым и быстрым вариантом. Как вы на это смотрите?
– Машу на участке в первую очередь привлек именно дом… И лес. И эти две вещи, которые она не хотела менять. Но она имела в виду, что не хотела бы обшивать его. Если форма сохранится, я думаю, она не будет против перемены цвета.
– Вы так думаете? Можно было бы обвить весь дом плющом или девичьим виноградом, не перекрашивая его в белый цвет, но на это потребуется время.
– Давай я возьму этот эскиз и покажу Маше. Я посмотрю, заметит ли она несоответствие.
Я засомневалась в верности такого решения.
– Может быть лучше я приеду сама со всеми эскизами и покажу ей? Будет странно выглядеть, что мы встречались без нее.
– Не вижу в этом ничего странного. Я говорил ей, что возможно буду видеться с тобой в городе по вопросам дизайна нашего участка.
– Хорошо. В таком случае покажите. И еще один момент. Не хотели бы вы сделать террасу к дому? Не в этом году, а вообще. Летом на ней можно было бы пить чай, читать книги. Из ее рассказа я поняла, что она любит читать. И романы на романтической террасе будут восприниматься иначе.
– Я предложу это Маше. Может быть она одобрит.
– Если она согласиться, здесь можно в этом году посадить однолетники, а на следующим год это место занять террасой.
– Да, отличный вариант.
После этого я показала ему остальные эскизы, и он удивился тому, когда я все это успела нарисовать.
– Когда у меня есть вдохновение, я могу работать без передышки.
– И когда ты легла вчера спать?
– Поздно. Но вам ведь важен результат, а не то, на какие жертвы ради этого я иду, правда?
– Ты не права. Лера, ты прости, что я тебя так загрузил, но это ведь ненадолго. Сколько займет времени проект? Дальше ведь будет легче – только следить за работами. Я прав?
– Да, правы. Ничего, я справлюсь. Мне это тоже выгодно.
Я сложила все эскизы в папку и дала Роману Викторовичу. После этого я отсела на его место. Он усмехнулся и сказал:
– Лера, это глупо.
– Что глупо?
– Сопротивляться неизбежному.
– Я не понимаю вас.
А, впрочем, как и всегда.
– Все ты понимаешь.
– Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом. Вы хотели мне рассказать о себе.
– Что ты хочешь знать?
– О вашем детстве.
Его скулы напряглись, из чего я сделала вывод, что это не самый лучший период в его жизни. Но именно там… я была уверена, сформировался его характер. И мне хотелось его понять.
– Ты что-то слышала о нем?
– Мне сказали, вы выросли в детском доме.
– Было дело.
Нам принесли салаты и морс, и за неторопливым поглощением блюда, Храмцов принялся рассказывать о себе.
– Мне едва исполнилось шесть лет, когда умерла моя мама. Она долго болела, я часто жил у своей тети, двоюродной сестры моей мамы, и нередко слышал от нее, что, когда мама умрет, я окажусь в детском доме. Тетя меня не любила. Она называла меня маменькиным сынком, плаксой, слюнтяем, и ставила в пример своего сына. Я не любил те дни, когда оказывался у нее. Но маме становилось все хуже, я все чаще бывал у тети, и однажды мама не вернулась. И тогда за мной приехали какие-то люди и отвезли меня в детский дом. Все это произошло больше тридцати лет назад, но я помню все как вчера.
Храмцов налил себе морс и залпом выпил целый стакан.
– Я много плакал. И за это сильно страдал. Детдомовские мальчишки издевались надо мной, называли меня нытиком и всячески подшучивали. Где-то подставляли, и мне влетало от воспитателей. Я рос никому не нужный и никем не любимый и мечтал умереть. Как мама. Иногда я специально задирался с мальчишками, только бы они отлупили меня до смерти, и я смог встретиться с ней.
Потом началась школа. И как-то так вышло, что я быстро все схватывал и все понимал. И мальчишки стали пользоваться моими знаниями и под угрозой избиения заставляли меня делать им уроки. Мне к тому времени стало все равно, и я жил как робот. Ел, пил, учился, ни с кем особо не дружил, ни к кому не испытывал никаких симпатий.
А потом появился он и изменил мою жизнь.
– Олег Валентинович?
– Да.
– Что он сделал?
– Он был из неблагополучной семьи, его родители пили, дрались, и в одной из таких потасовок отец пырнул мать ножом. Она умерла, отца посадили, его отправили в детский дом. Сначала мы с ним не контачили, он был с теми мальчишками, что лупили меня, но однажды я прикрыл его, не выдал воспитателям, и после этого он… зауважал меня что ли. Он стал моей «крышей», а я помогал ему с учебой. Мы были такими разными: я тихий, плаксивый, а он моя полная противоположность. Но именно это сроднило нас. Я учил его смирению, а он меня бойкости. Он научил меня защищаться, давать отпор и, когда хочется заплакать – злиться, драться, но не ныть. Он мне говорил: «Ты же не баба, вымещай обиду силой, а не соплями». Со временем я этому внял.