- Как это - домой?
- А вот так это. Нечего мне тут делать, коли вы тут все разум потеряли. Чо меня хаить? Чо я работаю, а не мяклишей летом ловлю? Чо я назём вожу, а не прохлаждаюсь? Так ить хлеб без назёма с земли не пойдёть!
- Не пой-дёть!!! - повторили мы, взвыв от восторга.
- Бросьте смеяться! - прикрикнула на нас Зоя Петровна. - Ничего смешного не вижу. А тебя, Петрова, я не за содержание ругаю, а за грамматические ошибки. Садись на место и слушай, как я буду эти ошибки разбирать.
- Хватить только мои ошибки разбирать, с другими займитесь, а мне надоело... Уеду я от вас, ня нравитесь вы мне. Шуму у вас тут много, да и транваи ваши окаянные начисто меня оглушили. У нас в деревне ребята по пустякам не смеются, а тут только палец покажи - со смеху покатятся. Уеду я, вот что.
Уехать Журавлина не уехала, но разговаривать перестала. Мы просто не верили, что когда-то слышали её голос (а до чего же хотелось услышать Журавлину хоть раз ещё), но она упрямо молчала. А потом и вовсе не пришла.
Никто в классе не знал, что Сашка Терещенко навещает Журавлину: он был очень тихоньким и незаметным. Узнали только тогда, когда в школу явилась тётя Журавлины.
- Ну как же так можно, ребята, - сказала она, когда мы окружили её на переменке. - Ну как же так можно... Она такая хорошая девочка, всегда в деревне лучшей ученицей была. Три года отучилась, три Почётных грамоты получила, а вы... А коли она и правда назад уедет? Да с кем я останусь? И ей там учиться трудно, в школу далеко ходить. И семья большая, пятеро детей кроме неё, а она такая - без дела сидеть не будет. Я-то надеялась, что она у меня поживёт, выучится здесь, отдохнёт... А она только знай плачет, как же так? Вот Сашеньке спасибо, один он не смеётся, приходит, задания носит.
Тётка Журавлины погладила Сашку по голове. Сашка не знал, куда ему деваться от смущения.
- Мы больше не будем, - за всех сказала Кокорева.
- Смотрите, дети. На вашей совести будет камень, если Катенька уедет.
Мы-то, глупые, разнежничались, представив Журавлину плачущей. Не тут-то было! Не лила Журавлина слёзы, а учила грамматику и читала книги под руководством своей тётки и Сашки Терещенко.
Явилась она после болезни в подкороченном платье и с новым кружевным воротничком, загар с лица её тоже сполз помаленьку, и стала она похожа на других девочек. Мы все около неё вертелись, поскольку не хотели, чтоб она от нас уехала, но Катя всё больше молчала: кроме "да" и "нет", ничего говорить не хотела, а когда на уроках отвечать приходилось, то лицо её делалось таким серьёзным и внимательным, будто она по тонкой жёрдочке над страшной пропастью идёт и свалиться боится. Но не услышали мы больше ни одного "чаво", ни одного "ня надо".
Может, вы думаете, что Журавлина очень молчаливая? Ничего подобного. Просто она не с каждым разговорится. Есть такие люди, которые и приставать с вопросами к ней будут, а она повернётся и уйдёт, полслова уронит - и то спасибо. А к другим сама подходит, истории всякие начнёт рассказывать, только смотри и удивляйся.
Однажды мы с ней в магазине встретились, в очереди. Со мной она словечка не сказала (тогда она меня тоже не любила, потому что я над ней громче всех смеялась), а вот с какой-то бабушкой Журавлина сейчас же разговорилась.
- Бабушка! А вы ведь из деревни? - спрашивает.
- Ну, - утвердительно отвечает та.
- Надо говорить не "ну", а "да", - поправляет её Журавлина. - Если здесь неправильно говорить, то все смеяться будут. Это город, не деревня.
- Стара я, детонька, чтоб учиться...
- Учиться никогда не поздно.
Потом они стали выяснять, кто откуда родом. Выяснили, что живут совсем рядом друг от друга и есть даже какая-то Нюрка Скачихина, которая живёт в одной деревне с Журавлиной. Потом бабушка спросила, чья же будет Журавлина. Журавлина сказала, что она дочь рыжего Кости, который в позапрошлом году сам себе баян сделал. Бабушка страшно обрадовалась и стала расспрашивать про всех сестёр и братьев Журавлины. Потом мы с Журавлиной (я тоже почему-то пошла с ней) проводили бабушку до дому. Журавлина несла её авоську, и на прощание бабушка сказала, что у Журавлины "порода" хорошая.
- Давай возьмём над бабушкой шефство, а то, что ты несла её сумку, запишем как первый пионерский поступок, - предложила я.
- Ну нет, - сказала Журавлина. - Может, и то, что по утрам умываться, за пионерский поступок считать.
Мне ответ Журавлины очень понравился, было в её словах что-то наперекор Кокоревой, которую я не любила.
- Ну и не будем, - с радостью согласилась я.
- Да, уж не будем...
Кокореву Журавлина раз и навсегда нарекла Балаболкой. Иначе её и не называла. Постепенно и все ребята стали называть её так. Кокорева страшно обиделась, стала при всех нападать на Сашку, что он и Журавлина "жених и невеста", но Сашка как-то не обратил на это внимания. Он был из детского дома, а у них там в детском доме на такие шутки не реагировали. Сашка вообще такой: если видит хорошего человека, то ему совсем безразлично, девчонка этот хороший человек или мальчишка. Тем более что тётя Журавлины брала Сашку из детского дома на выходные и праздники, а Журавлина на школьных субботниках по уборке классов всегда помогала Сашке мыть парту. Сам он не мог этого сделать, чтоб не затопить нижний этаж. Кокорева этим безумно возмущалась, особенно на классных собраниях. На одном из таких собраний Журавлина ответила, что если Кокоревой так обидно, что она моет за Сашку парту, то она может вымыть парту и за Кокореву тоже. Журавлина сказала, что мыть парты - её любимая работа.
У Журавлины вообще было много любимой работы: она любила собирать металлолом, макулатуру, штопать носки ребятам из Сашкиного детского дома, которые учились в младших классах, делать для уроков наглядные пособия, лепить из пластилина, рисовать, стирать с доски вместо дежурных, натирать в классе пол. Всё это она делала тихо, так, что никому даже не было стыдно из-за того, что она работает, а другие только наблюдают. Правда, Сашка Терещенко старался ей помогать, но, кроме шума, из его помощи ничего не получалось, хоть он и очень старался.
Не стоит говорить, что в пионеры Журавлину приняли и тут же дали ей общественную нагрузку: посещать больных товарищей. Она посещала обязательно, уж такая она была принципиальная. Я думаю, что многим ребятам просто приятно было болеть, зная, что их навестит Журавлина. Я уже говорила, что у неё необыкновенный голос: услышишь, а потом кажется, что это тебе просто показалось, что таких голосов не бывает, и обязательно хочется услышать ещё раз. Я, например, нарочно болела, чтоб Журавлина меня навещала. Она приходила и приносила какие-то маленькие, сморщенные сухие яблочки, которые назывались "райки" и были необыкновенно вкусные. Ещё вкуснее они казались мне потому, что мама запрещала мне их есть. Мне вообще почему-то всегда больше нравилось то, что мама мне запрещала.
Журавлина некрасивая. Вернее, так мне казалось вначале. А потом я к ней привыкла и поняла, что ошибалась. Глаза у неё красивые, светлые такие глаза, как ни у кого другого. Волосы тоже светлые, выгоревшие на солнце. И ещё голос...
Вот вы уже и подумали, что она мне безумно нравилась. Ничего подобного. Мы с ней абсолютно разные люди, не могла она мне понравиться. Просто что-то в ней такое было... И сама не знаю что, но я, тогда уже п о ч т и двоечница, любила с ней разговаривать. Она была н е т а к а я...