В дни после барбекю – и, слава тебе Господи, никогда в дни барбекю – Тони устраивал то, что он называл catering.[61]А чтобы его слышали официанты, которых он нанимал на время приема гостей в арабском шатре, он пользовался свистком.
Именно звук свистка и разбудил сегодня утром Четтину.
Четтина встала, нащупала ногами тапки и в таком виде – в дырявом халате, тапках и с всклоченными волосами – вышла в сад.
Тони сидел в шатре с откинутым пологом в парчовом халате и туфлях с острыми загнутыми носами.
Четтина прошла мимо официанта в белой, слишком узкой куртке, который держал в руках поднос с кофе по-турецки.
Она уже давно убедилась, что официанты с педерастическими наклонностями годятся только для catering. Рестораны таких не берут: никогда не знаешь, как к этому отнесутся клиенты.
Официант с подносом томно склонился перед Тони. Рядом с хозяином дома сидел владелец автомастерской Феличе Романо в свободных шортах и рубашке, которую Четтина – вот ей же ей! – видела на его жене. Здесь же развалился на подушках местный портной Анджело Коломбо в перламутрово-серых брюках, синем блейзере с позолоченными пуговицами и белой капитанской фуражке.
Заметив Четтину, Тони вскочил, словно подброшенный пружиной, бросился к ней, схватил за руку и поволок на кухню.
На кухне гремела танцевальная музыка, под которую, задрав руки к потолку, в ожидании кофе раскачивались три официанта.
Тони зашипел что-то Четтине в ухо, но она вдруг тоже подняла руки и в такт музыке задвигала бедрами, давая ему понять, что, когда так орет музыка, она все равно ничего не слышит.
Тони обвел взором кухню, тряхнул головой, опять схватил Четтину за руку и потащил в гостиную.
– Какого черта ты расхаживаешь расхристанная как не знаю кто! – набросился он на жену, не забыв захлопнуть за собой дверь. – Что это за мода – лезть в арабский шатер в таком виде, как будто ты сбежала из дурдома?
– А что такого? Можно подумать, Феличе и Анджело никогда не видели женщину в домашнем халате!
Тони принялся обмахивать лицо руками, словно двумя опахалами.
Черт, сейчас взорвется! – мелькнуло у Четтины.
Но нет, Тони сдержался.
Зато Четтина с ужасом увидела, как в его руке откуда ни возьмись возникла первая за день ментоловая сигарета. Он курил, глядя в сад через окно, и пытался успокоиться.
Когда он успел вытащить сигарету? поразилась Четтина.
Неожиданно Тони перевел взгляд на нее и театральным жестом звонко шлепнул себя по лбу.
– Черт возьми, Четтина, я гений! – заявил он.
Четтина закатила глаза.
Тони уселся в кресло и забросил ногу на ногу.
– Короче, – начал он. – Дядя Сал вбил себе в голову выдать Минди за Ника. И нам это известно. – Он перекинул ноги с одной на другую. – Но Минди плевать хотела на этого сопляка Ника! Зато Валентина совсем потеряла от него голову. – Тони стряхнул пепел на пол. Четтина тем временем доковыляла до кресла и буквально рухнула в него, – Тони еле-еле успел вскочить и отбежать к стене.
– Четтина, не обижайся, но ты ни хрена не понимаешь в таких делах. А я тебе вот что скажу: на барбекю Минди строила глазки американцу!
Строила глазки?! Да она его, черт возьми, прямо ела глазами!
– И американец проявлял к Минди офтальмологический интерес.
Офтальмологический интерес? Американец делал Минди рентген с эхографией заодно.
– В общем, мы установили, что ты в этом ни хрена не понимаешь, – продолжал Тони, – а твой муженек, как я только что тебе сказал, гений. И сейчас я это тебе продемонстрирую.
Только не делай глупостей, хотела сказать ему Четтина, но не успела и рта раскрыть, как он схватил телефонную трубку.
– Синьорина Нишеми, дайте мне американца!
Четтина упреждающе замотала головой, но он даже не смотрел в ее сторону.
– Мистер Шортино, это Тони. Тони… Do you remember? Can I invite you[62]на барбекю в воскресенье вечером?
Четтина отвернулась к окну и не видела сияющего лица Тони, когда он снова уселся в кресло.
Каким же идиотом он порой бывает, с тоской подумала она.
– Вот так-то! – ликовал Тони. – В воскресенье вечером грандиозное барбекю, посвященное закрытию сезона. И посмотрим, не удастся ли нам с помощью этого долбаного сицилоамериканца поставить дядю Сала перед свершившимся фактом.
– Ага, а после этого дядя Сал сделает все, чтобы американец исчез, а Ник будет вынужден жениться на Минди…
– Э, нет, дорогая женушка, – возразил Тони, – потому что мы всем расскажем про отношения Валентины с Ником, так что дядя Сал ни хрена не сможет поделать, в противном случае он останется с незамужней любимой племянницей на руках! А теперь давай-ка приведи себя в порядок и приходи в арабский шатер.
Дядя Сал явился в «Эден Билиарди»
Дядя Сал явился в «Эден Билиарди» в светло-сером шерстяном костюме, над которым его портной бился долгие пять месяцев. Вначале этот пижон задумал пошить ему нечто в педерастическом духе, с мягкими, как у сорочки, рукавами («прелесть что за костюмчик!»). Дядя Сал примерил костюм и оглядел себя в зеркале. Складки на спине ему даже понравились, но он представил себе, как идет в таком наряде по улице Этны, и заказал другой костюм.
Сейчас, расположившись в удобном кресле на галерее «Эден Билиарди», дядя Сал чувствовал себя превосходно. Костюм сидел как влитой, не стеснял движений, и в нем дядя Сал сам себе казался элегантным франтом.
– Босс, вы точно не хотите, чтобы я вас сопровождал? – обеспокоенно поинтересовался у него Туччо.
– Точно, – ответил ему дядя Сал и улыбнулся.
Как всегда, в хорошем настроении на него нападала говорливость, и потому он не поленился объяснить:
– Официально с моей стороны это визит вежливости, а с визитом вежливости не являются в сопровождении охраны.
Однако Туччо терзали сомнения.
– И нечего строить недовольную рожу, – продолжал дядя Сал. Если у него имелись причины радоваться, он любил, чтобы его радость разделяли и другие.
– Да я ничего… Просто, по-моему, старик Шортино понял, что может произойти…
– Понял? Да он понял гораздо больше, чем ты думаешь!
– Откуда вы знаете?
– Ну все, Туччо, хватит! Это же подарок судьбы! Решим проблему с внуком, а если там будет дед, заодно уберем и деда!
– Ладно. Но все-таки зачем он позвал вас к себе?
– Ну что я тебе на это отвечу? Мне кажется, он хочет меня припугнуть.
– И вы пойдете туда без охраны?!
– Разумеется. Я же честный человек, чего мне бояться! – лицо дяди Сала, казалось, воплощало саму искренность. – Как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест. Если я заявлюсь с охраной, это будет означать, что у меня совесть нечиста. А так я приду как старый друг! Ну а когда он попытается мне угрожать, изображу крайнее удивление!
И дядя Сал сейчас же продемонстрировал, как он будет изображать удивление: челюсть у него отвисла и он широко развел руки.
Так же широко расставив руки – как для объятия, – дядя Сал вошел в номер-люкс «Сентрал-Палас-отеля», в котором его уже поджидали дон Лу и Пиппино.
– Дон Лу! Дон Лу! Какой великолепный сюрприз! Какую бесконечную радость вы мне доставили!
– Плесни мне еще вина, а то у меня в горле пересохло, – обратился дон Лу к Пиппино.
Не поднимаясь из кресла красной кожи, в котором он сидел, и не поднимая глаз на дядю Сала, дон Лу взял из рук своего Олеандра протянутый ему бокал с белым вином, прокашлялся и сказал, обращаясь к Пиппино:
– Ты видишь эту сволочь, которая посмела припереться сюда? И я еще должен встречать его радостным смехом! Ишь, расфуфырился! Так и ждет, что я сейчас от счастья захлебнусь, так что придется вам подбирать мой язык и завязывать его в узелок. Конечно, я ведь дурак дураком, на что еще я способен?