Метр, два… семь… И вот уже Джелу добрался до берега, добрался сам, без чьей-либо помощи, но под внимательным присмотром плывшего рядом с ним Тодора, золотистые волосы которого блестели на солнце.
Джелу быстро вскарабкался на пристань, где его ждали Милукэ и Никитуш-первый, не сводившие с него глаз, встал на ноги, оглянулся на озеро — казалось, что он ещё не совсем пришёл в себя, потом волчком повернулся к ребятам:
— Кто меня толкнул? — закричал он.
— Не я… ей… ей… не я… О-ни… — испуганно залепетал Милукэ, пятясь от страха и показывая рукой на трамплин.
— Ах, это вы? — заорал Джелу и быстро взлетел на трамплин, так что мы не успели сказать ни слова.
Он бросился к нам с лицом, сиявшим от радости, и, когда мы поняли, что он задумал сделать, мы уже летели в воду.
Вместе с нами с радостным воплем прыгнул и Джелу. Никогда не думал я, что он может так здорово орать.
Четверть часа спустя Тодор, Джелу, близнецы и я сидели все вместе на пристани и грелись на солнце. Милукэ же отошёл в сторону: он занялся нашим «спасательным кругом», латаным-перелатанным, который теперь стал нам совсем не нужен.
Повидло
Ох уж это повидло!
Когда мама начинает вытаскивать из кладовой глиняные горшки, это значит, что скоро осень и школа. На следующий день папа покупает в писчебумажном магазине целлофан, а Тома приносит с базара мешок слив. Санда моет сливы, я очищаю их от косточек — из-за этой работы все пальцы у меня в ссадинах, — и мама варит повидло. У нас есть такая печурка в самом конце двора, рядом с конурой Бенони. Как видно, и Бенони тоже не очень нравится повидло: если бы там варили мясо, а не сливы, он не сидел бы отвернувшись от огня, такой мрачный и унылый.
Пёс вполне прав. Мне повидло тоже не нравится. Не могу о нём даже слышать! А мама всю зиму только о повидле и говорит:
— Я положила тебе в ранец хлеба с повидлом.
— Хочешь, я намажу тебе ещё один ломтик?
— Возьми к чаю повидла.
Колбаса — это совсем другое дело!
И в этом году я тоже не смог избавиться от повидла. Как всегда, мама приготовила горшки, папа принёс целлофан, а Тома — сливы. Но варить повидло поручили на этот раз Санде. Маме этого не хотелось, но папа настоял на своём. Он заявил, что так полагается, раз сестра уже «взрослая барышня». Мне-то это было безразлично. Кто бы ни варил повидло, всё равно меня не минует честь поедать его с хлебом. Так же, как меня не минует честь очистить от косточек килограммов тридцать слив.
Так и случилось: я чистил сливы весь день, с утра до вечера.
Когда я вырасту, я за всю свою жизнь не возьму в рот ни одной сливы! Санда же, довольная и весёлая, весь день бегала взад и вперёд — то за кульком сахара, то за лопаткой, то бог знает за чем ещё! Оказывается, мама обещала ей сшить какое-то платье, если повидло получится хорошее. Ясно, почему она такая весёлая.
На второй день рано утром Санда поставила на огонь котёл со сливами. Котёл у нас такой огромный, что в нём, наверно, поместился бы Бенони, даже со своей конурой! Санда уселась на треногой табуретке и следила за огнём.
Я закончил свою работу, поднёс к печурке дров — столько, что хватило бы для десяти котлов с повидлом, и сел в ожидании Тимофте. Пока же я коротал время с Бенони, то и дело лязгавшим от скуки зубами. В тот день у меня были в школе дела, точнее говоря — не в школе, а в лагере, что разбит во дворе школы. Наше звено собрало там целую кучу железного лома, а теперь нужно было погрузить его на машину для отправки на завод. Это было нашим пионерским поручением. Потому-то я ждал теперь горниста.
Санда изредка помешивала деревянной лопаткой густую сливовую жижу, начинавшую уже булькать. Жара от печурки доходила до самой конуры Бенони. Солнце тоже пекло во всю. И, если бы не надо было грузить железный лом, я бы давно уже удрал на пляж.
Вдруг стукнула калитка. Но, увы, это был не Тимофте, а одна из подруг сестры — Лия, та, которая говорит каким-то особенным, кошачьим, голосом.
— Ой, милая, какой ты стала хозяйкой! — широко раскрыв глаза, промяукала Лия.
— А если бы ты знала, какое платье сошьёт мне мама! — похвасталась Санда, вытаскивая лопатку из котла. — То самое — розовое, которое мне так понравилось.
— Какое розовое?
— Ну, с кружевным воротничком. Ты что же, не помнишь? По той модели, которую мы с тобой видели…
И обе они затараторили так быстро, что у меня зазвенело в ушах. Платья, кружева, плиссировка, гарнитуры, аппликации… Девушки только об этом и думают. Лия мяукала, а Санда говорила быстро и резко. Она всегда так разговаривает, словно с кем-то ссорится.
Мне захотелось перебить их болтовню.
— Почему ты не размешиваешь больше повидло? — спросил я.
Санда либо не расслышала меня, либо только притворилась, что не слышит…
— Какой у тебя умный братик, — кисло промяукала Лия.
— А ты, что ли, очень занят? — перешла в наступление Санда. — Не можешь сам приложить ручки?
— У тебя ведь тоже есть руки.
— Флорикэ, не будь на- нахалом! — прикрикнула она на меня и вновь принялась болтать.
Рассердившись, я вошёл в дом, чтобы взять какую-нибудь книжку и почитать её до прихода Тимофте. Потом опять вернулся во двор. Девушки всё ещё перешёптывались.
— Я сейчас уйду, — неожиданно заявила Санда, — а ты останешься здесь и присмотришь, чтобы повидло не подгорело.
— Как бы не так! — возразил я. — Мне тоже надо уйти.
— Флорикэ!..
— Что — Флорикэ? Никакой не Флорикэ! Не буду я за тебя варить повидло. Я вынимал из слив косточки — и все. А тебе мама…
— Да, но мама сказала, что ты должен мне помогать, прервала Санда. — Так что, будь добр, возьмись за лопатку. И не отходи отсюда, пока я не вернусь. У меня срочное дело, — добавила она уже ласковее. — Что это, Флорикэ, неужели ты не окажешь мне такую услугу? Я тебя прошу…
«А значит, уже не приказываешь, а просишь… Ну, это другое дело, — подумал я. Раз просишь…»
Такой уж у меня глупый характер: если меня о чём-нибудь очень просят, не могу отказать.
Я нахмурился:
— Только не пропадай на тысячу лет!
Это я сказал уже на всякий случай — пусть не думает Санда, что мной можно так легко распоряжаться…
Девушки весело переглянулись.
— Вернусь быстро, очень быстро… через час… — радостно ответила Санда. — Только ты не отходи от огня, пока я не приду. А ты, Лия, подожди минутку.
Она вошла в дом, и вскоре выбежала с каким-то свёртком и засунула его в сумку Лии.
— А куда вы идёте? — полюбопытствовал я.
— Это секрет! — ответили обе в один голос и умчались.
Девушки только и знают: секрет. Чуть что, у них всё секрет и секрет.
Я уселся на табуретку у печурки, помешал несколько раз лопаткой повидло и открыл книгу. Это Джелу мне дал: «Пять недель на воздушном шаре». Я прочитывал по десять страниц, потом мешал лопаткой повидло… Потом ещё десять страниц — и вновь брался за лопатку…
— Эй, повар! — окликнул меня кто-то сзади. — Ты что, повар, оглох? — Это был Тимофте. — Ну и повидло выйдет! Всех кошек отравим! — продолжал он, схватив лопатку и показывая, как я мешаю в котле. — А ну, дадим порцию и Бенони. Как ты думаешь, ему понравится? Собачка, собачка…
Бенони услышал, что его зовут, и заворчал.
— Видишь? Даже Бенони не нравится. Как же это так, Пеницэ? Почему ты не умеешь варить повидло? На что это похоже? — продолжал дразнить меня Тимофте, но вдруг хлопнул себя по лбу и сказал серьёзно: — Мы зря теряем здесь время. Ведь ребята ждут нас в школе. Наверно, уже прибыл и грузовик с фабрики.
Как же мне быть? Уйти я не мог. Надо было дожидаться Санду.