— Здесь какая-то тайна! — решил наконец Джелу.
На другой день, увидев меня, Тимофте закричал:
— Ты почему вчера со мной не поздоровался?
Мне показалось сначала, что он просто напрашивается на ссору.
— Ты думаешь, я тебя не заметил вчера, когда ты шёл мимо кинотеатра? — продолжал он весело. — Я стоял там со своими друзьями… Да, это тебе не малявки с Мушкатей…
— Большое вам спасибо, дяденька, — усмехнулся я в ответ. — Ты только не думай, что мы на Мушкатей вывесим из-за тебя траурные флаги.
— Конечно, где уж вам, сосункам… Вы всё в классы играете…
— Правильно, что нам ещё делать? В общем, за сигареты нам не попадёт!..
— Мне тоже не попадёт. Я, правда, покурил немножко, но мне не очень понравилось… Горло только дерёт от табака. Ну его!
— А зачем ты околачиваешься на Таркэу и разыгрываешь из себя взрослого?
Горнист пристально посмотрел на меня и сказал:
— Знаешь, малыш, я мог бы на тебя здорово рассердиться, и тогда, пожалуй… Но ладно, я не сержусь… Вот что, хочешь после обеда покататься на велосипеде?
— Конечно, хочу! А откуда у тебя велосипед?
— Какое тебе дело? Приходи после обеда в пять часов на Таркэу и жди меня напротив мастерской «Скорость». Понял где?
— Понял.
Но вдруг Тимофте хлопнул себя рукой по лбу и сказал:
— Чуть было не забыл! Принесёшь пачку сигарет «Карпаць». Так и спросишь: «Красные Карпаць». Смотри не забудь.
— Сигарет? — пролепетал я. — А зачем нужны сигареты? Ты ведь говорил…
— Любопытный же ты малый! Ты что же хочешь кататься на велосипеде задаром? Нет, братец, за это надо платить, — сердито объяснил мне горнист.
— Платить?
Тимофте прямо рассвирепел.
— Скажи прямо: согласен или нет? Если согласен, приходи в пять часов к «Скорости» и неси в зубах «Красные Карпаць».
Я подумал в эту минуту о Джелу. Как же так? Он не будет кататься на велосипеде?
— Я приведу с собой и Джелу.
— И без этой мелочи обойдёмся! Здесь не Мушкатей.
— Без Джелу я не приду.
— Ну, твоё дело, — разозлился Тимофте. Он совсем уже собрался идти, как вдруг остановился и сказал: — Ладно, так и быть, но тогда нужно заплатить больше… две пачки.
— А не слишком ли жирно будет? Так весь велосипед от дыма закоптится! — ответил я, испугавшись больших расходов. — Сколько стоит пачка сигарет?
— Боишься обеднеть? — насмешливо ответил горнист. — Две леи пятьдесят банов[5] пачка. Ну, договорились? В пять часов около…
— … «Скорости», — докончил я.
Без четверти пять мы с Джелу пришли на Таркэу. Очень уж хотелось нам покататься на велосипеде! Во всём нашем классе только у Милукэ был подростковый велосипед, но он никогда не давал нам на нём прокатиться. Наверно, боялся, что мы съедим колёса.
Сгорая от нетерпения, топтались мы на тротуаре напротив «Скорости». Это была маленькая ремонтная мастерская, приютившаяся в старом, облезлом домике с поржавевшей металлической вывеской:
Под слоем осыпающейся краски можно было разобрать полустёртые буквы старого названия «Скорость». Именно так называлась когда-то мастерская, но мы этой фирмы уже не застали. А старшие и теперь ещё говорят по привычке:
— Отнеси-ка, сынок, лампу в «Скорость», пусть починят побыстрее!
Чего только не чинят в «Скорости»! И керосиновые лампы, и ключи, и замки, и краны для газовых плит, и печные дверцы, и цепочки, и трубы, и многое другое. В маленькой, запылённой и тёмной мастерской в беспорядке валяются всякие железные, медные, оловянные и алюминиевые вещи, поломанные краны и подсвечники, заржавленные велосипедные цепи. Не всегда даже и догадаешься, для чего нужен весь этот хлам… И так всегда, когда бы ты ни пришёл…
Тимофте появился неожиданно, как из-под земли вырос. Он опять был в новых брюках, держал руки в карманах и довольно ухмылялся.
— Ну, пришли, малявки? А где сигареты?
Мы вынули сигареты и отдали ему. Я помню, сколько пришлось мне пережить, пока я их покупал. Джелу о сигаретах даже и слышать не хотел. Ведь он у нас «девочка», и, конечно, покраснел при одной мысли, что надо зайти в табачный киоск! Так что мне пришлось всё сделать самому. Как посмотрел на меня продавец: да, чего только не пришлось мне вытерпеть из-за этого велосипеда!
— Ну вот, хорошо. «Красные»… — одобрил горнист и засунул сигареты в карман своих брюк. — Ну, а теперь пойдёмте к Оакэ, дадим ему сигареты, а он нам даст велосипед.
Открыв едва державшуюся на петлях калитку с висевшей на одном гвоздике пожелтевшей табличкой «Злая собака», мы вошли во двор. Я нисколько не боялся. «Раз табличка такая старая, — подумал — то и злая собака, наверно, давно уже сдохла». За мастерской я заметил небольшой дворик, огороженный деревянным забором из полусгнивших досок. Многих досок недоставало, и дырки в заборе напоминали мне щербины во рту Милукэ. Сквозь дырки виднелся пустырь.
В конце двора на скамейке у самого забора сидел Оакэ. Оакэ это сын Теодора И. Михэйлеску. Он верховодит всеми ребятами на Таркэу. Мы, ребята с Мушкатей, всегда стараемся обойти его сторонкой, потому что он задирается без всяких причин. То подставит подножку, то даст тумака и, ехидно посмеиваясь, идёт дальше своей дорогой. Когда я увидел его, мне сразу стало не по себе: и зачем мы только сюда пришли?
Рядом с Оакэ на деревянной скамейке лежал велосипедный насос, клещи и целая куча гаечных ключей, а перед ним стоял перевёрнутый вверх колёсами велосипед. Оакэ что-то с ним делал, растрёпанные волосы его свисали на лоб, а пёстрая, в разноцветных полосках рубашка была вымазана машинным маслом.
Мы с Джелу на шаг отстали от нашего горниста.
— Ну не тяни, давай быстрее сигареты! — приказал Оакэ, не поднимая головы и продолжая постукивать молоточком по спице.
Тимофте торопливо вытащил обе пачки и отдал их. Сигареты сразу же исчезли в кармане Оакэ.
— «Красные»?.. Это хорошо, — буркнул он, продолжая постукивать молотком. — Эй, последователь! — обратился он к Тимофте.
Мы с Джелу переглянулись. Мы поняли теперь, почему Тимофте называл себя «последователем»!
— Сигареты мне нравятся, и я дам тебе прокатиться… — процедил Оакэ, даже не взглянув на Тимофте. — Только не забывай, велосипед не мой, а одного малого, Карла. Он сдал его в починку моему отцу. Так что если ты его раздолбаешь…
— Не раздолбаю, — заверил Оакэ Тимофте, стараясь говорить басом, чтобы казаться постарше.
— Ну, смотри не раздолбай!
— А ты долго ещё с ним будешь возиться? — спросил Тимофте.
Он с силой рванул колесо велосипеда, наклонился и, закрыв один глаз, стал внимательно смотреть, как оно вертится.
— Ты не лезь, это другой велосипед! — крикнул Оакэ. — Тот в мастерской, я его сейчас пригоню. Только не суй свой нос в инструменты! Понял, последователь? — И Оакэ куда-то ушёл.
— Слышите, вы, не лезьте к инструментам! — приказал и нам, в свою очередь, Тимофте, хотя, по правде сказать, нам это и в голову бы никогда не пришло.
— Про, нас ты ни словечка не сказал, — шепнул я Тимофте. — А если он не даст нам покататься?
— Даст, почему же не даст. Ведь вы со мной!
— Может, он не согласится… — поддержал меня Джелу; он тоже, видно, чувствовал, что наше дело гиблое.
— Ну да, ты, последователь, с нами! Это мы знаем! — улыбнулся я.
Но Тимофте, конечно, не понял, почему я так говорю.
Вернулся Оакэ, ведя за руль жёлтый велосипед с ручным тормозом и никелированными крыльями. Я увидел, что до педалей мне не достать. Тимофте велосипед, конечно, годился, но нам…
— Послушай, ну, а если ты всё-таки его раздолбаешь? — не унимался Оакэ. — Что ты можешь оставить в залог? Пыль с колес? Прошлогодний снег? — Оакэ исподлобья оглядел Тимофте. — Так, я придумал! Снимай-ка брюки!
— Что-о-о? — Горнист едва не задохнулся.