— Разумеется, — сказал я.
— И... — она взяла меня за подбородок, — твои друзья, конечно. Ведь так?
— Да-да, — быстро сказал я. — И мои друзья. Пока, я побежал.
— Беги-беги. Нельзя опаздывать. Тебя еще не вызывали?
— Нет, — сказал я.
— Странно, — сказала она. — А Зику уже три раза. Странно. Ну, беги.
Вот в чем была загвоздка! В друзьях. Ясно, что приглашать мне было абсолютно некого. Ну, некого и некого — не очень-то и надо, но как быть с мамой? Не хотелось ее огорчать, честное слово. Ей, видно, здорово не по себе было, когда она думала, что мне не по себе, оттого что у меня нет друзей. И самое ужасное было, когда она норовила заглянуть мне в глаза. Ладно, будут для нее мои друзья, будут, думал я, когда шел в школу, хотя вовсе не понимал, что я при этом имею в виду. Только об этом я и думал, пока шел в школу, и в школе тоже, и на всех уроках... На предпоследнем уроке (была история) меня вызвали, они, видно, решили, что все, хватит, баста, я уже не новенький и вполне догнал класс. Стыдно, наверное, было слушать, что я там нес про исторические события и даты, и здесь дело было не только в том, что меня вообще вызвали в первый раз и я здорово волновался: я все думал про этих друзей для моей мамы. Мне поставили тройку, но я как бы и не заметил этого, я все думал, и когда прозвенел звонок с урока, у меня появилось совершенно непонятное решение, то есть совершенно непонятное, я даже не могу толком объяснить, как оно могло появиться и почему казалось мне правильным. Я решил, что на переменке отыщу Бочкина, подойду к нему, извинюсь за то, что мой портфель упал ему на голову, и приглашу его к себе на день рождения. Довольно странно было ходить по нашему коридору и разыскивать Бочкина. Все время попадались незнакомые лица, ведь обычно на каждой переменке я быстро пробегал наш коридор, спускался на два этажа ниже и бродил среди малышей, будто я дежурный, — малышей в лицо я знал куда лучше.
Вдруг я увидел Бочкина и пошел к нему. Я еще не знал толком, как начать.
— Бочкин, — сказал я, и он повернулся ко мне. Волосы у него на затылке были хохолком. Глаза его сначала раскрылись, потом прижмурились, а губы сжались.
— Я ударил тебя портфелем. Помнишь? — сказал я. — Вернее, он сам упал. Но не в этом дело. Дело в другом. Я...
— Чего тебе надо? — сказал он. — Я сам все помню. Еще бы я об этом забыл. Такое не забывают, запомни это.
— Дело совсем в другом, — сказал я.
— Да-да, запомни это, — сказал он.
— Я хотел изви... — начал я.
— Сегодня будем стыкаться, — сказал он.
— Стыкаться? — сказал я. — Я не хочу... Зачем?
— Мало ли что не хочешь!
— Я хотел извиниться! — сказал я.
— Мало ли что извиниться!
Я вдруг догадался, уж не знаю как, что если бы я ему сказал: «Да-да, стыкнемся, обязательно!», он бы мне сказал: «И стыкнемся!», а я бы ему сказал: «Только стычка» — и он бы мне сказал: «Само собой!» — вот тогда бы, может, ничего и не было, может, было бы, а может, и нет. Но теперь я знал точно, что стычка будет. Мне ужасно не хотелось драться, мне надо было только сказать: «Ну что ж, стыкнемся» — и, может быть, тогда ничего бы и не было, но я стоял и повторял как осел:
— Неохота мне стыкаться, ты пойми. Я подошел к тебе, чтобы извиниться и... ты пойми... а не стыкаться.
— Такие вещи не забывают, — сказал Бочкин и высоко поднял голову. — Запомни это!
Зазвенел звонок, а кругом кричали:
— Стычка! Стычка!
«Хорошо, что Зика уже ушла домой», — подумал я.
На последнем уроке я слушал учителя очень внимательно. Я ни о чем не думал, обо всем позабыл. Я здорово сосредоточился. Урок был интересный.
Я смотрел на хохолок Бочкина на его голове и представил себе неожиданно, как его, бочкинская мама, плюет на ладошку и приглаживает ему этот хохолок, — каждое утро, когда он бежит в школу. Я представил себе, как он крутит головой и злится, и я опять подумал, что драться с ним я не хочу.
Мы стояли друг против друга на школьном дворе и еще не дрались. Рядом валялись наши портфели, а кругом стояли ребята, кое-кто из нашего класса: Бома, Кудя и другие, но большинство — из класса Бочкина.
Все молчали.
Мы стояли и не дрались.
Какой-то мальчик засунул палец в нос. Трудно было смотреть на этого мальчика.
— Давно не видел такой страшной драки, — сказал громко Бома.
Который засунул палец в нос, хихикнул.
Никогда в жизни не слышал, чтобы так мерзко хихикали. Ему, видно, нравилось хихикать именно так.
Бома опять что-то сказал, я не разобрал — что именно, а этот вовсю расхихикался, у меня даже скулы свело почему-то, и вдруг я увидел, что Бочкин размахивает быстро-быстро кулаками и бежит ко мне.
А я так и стоял.