Девчонки шли впереди меня и не оборачивались, а я — прямо смех! — шел за ними, не отставал, не повернул обратно, не спрятался в парадную, а шел как на веревочке; ничего не поделаешь, думал я, раз уж так получилось, ничего поделать нельзя, хоть куда беги, а обязательно наткнешься на Рыбкину.
И точно: вдруг они все свернули в кафе-мороженое, осталась почему-то одна Рыбкина (а она ведь ни разу не обернулась, пока я шел за ними, и не видела меня), она помахала им рукой, пошла обратно и тут-то мы с ней и столкнулись нос к носу.
— Здравствуй, — сказала она. — О, бинокль!
— Чего же ты не пошла с ними в «мороженое»? — спросил я.
— А ты что, следил? Прямо в бинокль?
— Глупости, — сказал я. — Просто шел сзади. Обычное совпадение.
Старая история. Я вдруг опять почувствовал, что в чем-то виноват перед ней, а раз так, то я уже был сам не свой. Всегда в таких случаях я начинаю делать не то. Можно было сказать: «Ну, пока, я тороплюсь», или: «Извини, у меня дела», — все было бы верно, ведь не хотел же я с ней встречаться, но я уже так не мог, хотя и понимал, как именно и что нужно сказать. И все из-за своей вины. А какой вины? Тольком я сказать не мог.
— Ты куда? — спросил я.
— Видишь ли... у меня дела, — сказала она.
«Вот, — подумал я, — очень удобный момент». Но что́ я подумал, уже не имело никакого значения.
— Поехали со мной, — сказал я.
— А куда? — быстро спросила она.
— Да я не знаю, куда-нибудь. Я вообще-то ехал в зоосад, но видишь, какая темень, там сейчас вряд ли интересно. А вот на стадион Кирова поехать вполне можно, там залив, мне сказали, а сейчас ветер и тучи, там, наверное, очень красиво.
— Поехали, — согласилась она. Мигом согласилась, про все дела позабыла.
«И куда я ее тащу, — думал я, — все равно ведь ей хочется дружить со мной гораздо больше, чем мне с ней, все равно ведь она это поймет».
Ветер у стадиона дул как сумасшедший, и народу никого не было. И хотя в этот день и матча не было и ветер действительно был страшный, очень странно было видеть такую пустоту: ни одного человека. Мы стали подыматься по пустой лестнице наверх, я оглянулся и увидел сверху огромный парк перед стадионом, пожелтевшие деревья и пруды, мимо которых мы шли сюда от трамвая.
Мне не терпелось поскорее подняться на самый верх стадиона, чтобы увидеть его пустую чашу и залив за стадионом, но Рыбкина вдруг сказала:
— Посмотри, столовая, и свет горит, там кто-то есть.
Она быстро пошла куда-то направо, по асфальтовой наклонной дорожке, под какими-то колоннами, я пошел за ней, здесь был огромный балкон буквой «П» с толстыми каменными перилами, на которых сидели нахохлившиеся голуби; они так и не шелохнулись, когда мы прошли совсем рядом. Внизу, под нами, был как бы дворик, тоже буквой «П», открытой стороной к прудам, первый этаж корпусов слева и справа от меня состоял из колонн, и за колоннами, у самой стены корпусов, полным-полно сидело голубей; когда мы были еще внизу, я их не рассмотрел, а теперь догадался, что они, как и верхние, тоже прячутся от ветра.
В столовой было пусто — ни одного человека. За окошечком, откуда, видно, подают еду, кто-то тихо брякал крышками от кастрюлек, а в другом конце столовой был буфет, Рыбкина прошла туда, я — за ней, там стояла тетенька в белой куртке, она улыбнулась нам и спросила:
— Что молодые люди будут кушать?
Я сказал Рыбкиной очень тихо:
— А зачем мы сюда пришли?
— Я очень замерзла, — сказала она. — И я голодная. Я не ела сегодня. А ты?
— Я ел, — сказал я. — Я абсолютно сыт.
— Лимонад будешь? — спросила она.
— Буду, — сказал я, хотя мне лимонаду совсем не хотелось, и она купила лимонад и еще пирожок с мясом и пирожное — колечко.
Мы сели за один из пустых столиков, я поглядел сквозь прозрачную занавеску в окне и увидел, как мимо окна, хотя и не быстро, летят желтые листья, а голуби, нахохлившись, так и сидят на толстых каменных перилах.
— Ты, Рыбкина, пей быстрее лимонад — и пошли, а то стемнеет, — сказал я.
— Да я быстренько, — сказала она. — И ты тоже пей. И не называй меня по фамилии, зови Оля.
Мне стало неловко, я опять уставился в окно и тут же заметил, как прямо у меня на глазах начало светлеть, листья понеслись мимо окна быстрее, ветер, я думаю, еще усилился, прогнал прочь тучи, и я снова заторопил Рыбкину идти поскорее, пока не стемнело уже по-настоящему.