— Конечно иди. Ведь ты обещал. И потом, музыка — это же замечательно. Я давно об этом думала. Интересно, сколько это будет стоить?
— Вот видишь, — сказал я. — Сама ведь говоришь про деньги. И я думаю. Может, не надо, может, это дорого?
— Нет-нет, что ты!!! — Она даже руками на меня замахала. — Какие деньги?! Ерунда!!! Наверняка не дорого. Да и не в этом дело. Ты ведь обещал. Если каждый пообещает, а потом откажется, все другие дети, которые хотят, останутся без музыки. Обязательно иди.
Я и пошел, около семи вечера. Костюм я, само собой, надевать не стал, ни к чему мне это. Глупости, отправился как есть и по дороге все думал, что идти-то, конечно, надо, раз обещал, но, по правде говоря, опять меня потянуло куда-то не туда, вбок; музыку, может, я и люблю, даже наверняка люблю, но мало ли кто что любит, — в струнном оркестре мне делать нечего.
Красный уголок я отыскал сразу и, когда вошел туда, увидел, что народу в красном уголке немного — человек десять: около двери сидел какой-то длинный незнакомый парнишка, на стульях в нескольких местах — разная мелюзга, малолетки, человека по два, по три, а в самом конце комнаты, у стола с красной скатертью, — почему-то наш Жора Питомников... Я пошел к нему, думая, что́ он-то что здесь делает, ведь он, кажется, не из нашего дома.
— Здоро́во! — сказал я. — А ты чего?
— Да ну к лешему! — сказал Жорка. — Вечно я попадаю в глупые истории. У вас тут в доме один мой знакомый живет, Генка Генералов, я забежал к нему днем забрать мой детектив обратно, я ему почитать давал, а тут как раз какой-то мужик приперся в ватнике и в шляпе...
— Во-во! — сказал я и засмеялся.
— И ты тоже?!
— Ну да, — говорю.
— Ну потрясающе! Да ты-то ладно, ты хоть в этом доме живешь. А я здесь при чем? Полчаса он нас обрабатывал и обработал-таки. Я заикнулся, что я из другого дома, так он даже внимания на это не обратил. Но самый-то смех не в этом. Я вообще-то пришел, как балда, из-за Генки Генералова, а он не пришел и не придет, по-моему, он просто так согласился, чтобы побыстрее того спровадить. Ну, я попал! Главное, что барабана-то нет, ты посмотри, я больше из-за барабана согласился, потому что хочу в следующем году в джазе играть.
В красный уголок вошли еще две какие-то малявки: мальчик и девочка. Наверное, брат и сестра, потому что они держались за руки.
Я посмотрел на инструменты, они стояли вдоль стены, за столом с красной скатертью. Гитары, балалайки, мандолины, какая-то огромная балалайка, одна скрипка и снова балалайка и гитары.
— Может, отвалим, а, Гром? — спросил Жорка, и тут же в красный уголок вошел старичок в коричневом пиджаке, в галошах и шарфе на шее, шарф он заправил под пиджак. Я не сразу сообразил, кто он такой, он как-то тихо, бочком прошел вдоль стенки через комнату и сел на стул в углу, а не за стол. Он сидел, смотрел на нас, кашлял и ничего не говорил. Помаленьку те, кто разговаривали или шушукались, замолчали, и стало тихо. Тогда он встал, подошел к столу и сказал:
— Здравствуйте, милые дети. Меня зовут Никодим Давыдович, и я буду учить вас музыке. Возьмите, пожалуйста, инструменты, и мы, не теряя времени, начнем заниматься.
Но никто не шевельнулся и не встал.
Жора Питомников сказал:
— А где же барабан? Я, знаете ли, хотел на барабане, потому что на будущий год собираюсь играть в джазе.
— Что ж, очень грустно, — сказал Никодим Давыдович и развел руками. — Но барабана нет. Я спрошу в родительском комитете, может быть, они возьмут напрокат и барабан.
— А то, — сказал Жорка, — мне не очень-то и нравится. И вообще я из другого дома, просто меня уговорили, и барабана к тому же нет.
— Что же мне тебе сказать? — Никодим Давыдович помолчал. — Ну если тебе здесь неинтересно и тебя к тому же уговорили, ты можешь идти. Я не буду сердиться.
Я краем глаза поглядел на Жорку и увидел, что он вдруг покраснел.
— Да нет, — сказал он. — Я останусь. Вы не думайте... не сердитесь. Просто я хотел на барабане, я настроился...
— Я не сержусь, что ты, — сказал Никодим Давыдович. — Оставайся, конечно. Ну, дети, берите инструменты.
Малыши встали и тихо тронулись к стенке, где стояли инструменты. Длинный парнишка, который сидел у самого выхода, вдруг ка-ак вскочит — и в дверь, только его и видели, наверное, передумал учиться музыке, но Никодим Давыдович ничего не видел, он стоял спиной к выходу. Мы с Жоркой сидели и ждали, как дураки, когда малышня выберет себе инструменты. Они — эта мелюзга — когда дорвались до инструментов, вдруг стали визжать, ссориться и вырывать друг у друга эти балалайки, гитары и мандолины, Никодим Давыдович еле их успокоил, сам роздал им инструменты и велел сесть на место, сказав, что на первый раз даже не очень-то и важно, какой у кого инструмент. После и мы с Жоркой пошли за своими. Я подумал и взял единственную скрипку со смычком, он — гитару, и мы подсели к остальным, а Никодим Давыдович сказал: