Клоун кувыркался, падал, говорил смешные вещи, изображал лошадь, ходил на руках, глотал тарелки…
Мы хохотали до слез.
Потом мы устали, и клоун устал, и тогда он вышел на кухню, вернулся с дудочкой, сел на табуретку и сказал:
— А сейчас я вам сыграю болеро Делиба.
Он сыграл нам замечательную вещь, какую я никогда не слыхал и название которой меня смутило.
Бабушка слушала, закрыв глаза.
— Это музыка моей молодости, — сказала она.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вечером клоун уехал. Я пошел проводить его до автобуса, я сжимал в одной руке его саквояж, а в другой 25 рублей, взятые мною из бабушкиной сумки, чтобы отдать их ему, когда подойдет автобус.
Подошел автобус, но мне вдруг стало так стыдно этих денег, так стыдно, что я ему их не отдал, а просто попрощался с ним за руку, сказал большое спасибо и до свидания и как его фамилия.
— Иванов, — сказал он, уже стоя на подножке. — Прощай, малыш.
Автобус уехал.
Моей бабушке стало лучше, она не грустила больше и улыбалась. Когда лето кончилось и мы вернулись в город, я забежал однажды после школы в цирк. Я сказал, что мне нужен клоун Иванов, и меня отвели к директору.
— Пожалуйста, — сказал я, — мог бы я повидать клоуна Иванова?
— Конечно, — сказал директор, — но у нас нет такого клоуна.
— Иванов, — сказал я. — Подумайте хорошенько.
— Нет-нет, — сказал он, — я очень давно работаю в этом деле. Такого клоуна нет ни у нас, в Ленинграде, ни в других городах.
— Как же так! — сказал я. — В жизни у него красный нос и черные волосы, Иванов.
— Не знаю, — сказал директор. — У нас был сторож при животных Иванов, с красным носом. Но он неделю назад взял расчет и уехал в Сибирь строить новую железную дорогу.
Я поблагодарил директора и пошел домой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Замечательный был клоун, — вспомнила как-то раз бабушка. — Век его не забуду. Вот станет поменьше дел по хозяйству — обязательно зайдем к нему в гости.
— Его нет, — сказал я, — он уехал навсегда в другой город.
— Очень жаль, — грустно улыбаясь, сказала бабушка, — очень жаль. Как вспомню его красный нос…
Стул из города Вена
В сентябре в нашем доме пропал стул.
Дедушка сидел на нем сорок семь лет. Он отказался есть свои любимые оладьи с медом. Он сказал, что что-то не так. Возможно, сказал он, теперь он перестанет читать газеты и смотреть телевизор. Футбол, сказал он, теперь для него потерян, с десяти лет он сидел на этом стуле.
— Отличные стулья делали в городе Вене, — добавил он и вздохнул. — Этот был последний.
— Дед, — сказал брат Бобка, — мы сколотим тебе с Жекой шикарную табуретку в школьной мастерской.
Бобка даже покраснел. Бобка обожает делать табуретки.
— Лошадь может сидеть на вашей табуретке, — сказал дедушка, запихивая в рот оладьи с медом, — толстая лошадь из цирка. Слон. Вы сами. Но не я.
— Объясни ему, Жека, — сказал Бобка.
— Дедушка, мы получили пятерку за табуретку, — сказал я.
— Венский стул, — сказал дедушка, — четыре нормальные гнутые ножки — вот в чем фокус. Сидите сами на вашей пятерке. Оладьи сегодня какие-то не такие. Вы это куда?
— На баскетбол, — сказал Бобка.
— А уроки?
— Нам ничего не задали, — сказал Бобка.
— Так я тебе и поверил, — сказал дедушка.
Мы помчались во двор.
Солнце стояло высоко в небе. В нашем маленьком дворе было тепло и светло. Я даже немного зажмурился.
— Пас! — крикнул Бобка и кинул мне мяч.
— А-а-атлично! — крикнул я.
— По кольцу! — крикнул Бобка.
— Где?
— Вон! — показал Бобка.
Я присел, чтобы сделать бросок получше... и раскрыл рот: на стене дома висел стул! Чудесный стул из Вены. Зацепленный за спинку. Гнутые ножки свисали вниз. Сиденья не было.
— По кольцу! — орал Бобка.
На меня мчался Сенька Блюм. Я сделал под него нырок. Та-та-та. Прыжок. Бросок. Мяч в кольце!
— Ну, как? — спросил Бобка, подбегая ко мне.
— Вещь! — твердо сказал я.
— Сделаю сетку, — пообещал Сенька.
— Торопись, Блюм, — сказал я. — А что, если играть в два кольца?
— Обшарили весь дом, — сказал Бобка. — Венских больше нет.
В пять часов во двор вошел папа.
Он шел с работы и нес большой арбуз.
— Пас, Жека! — крикнул он мне.
Я откинул ему мяч.
— Не перепутай, пап! — крикнул ему Бобка.
— Нет, — сказал папа и бросил мяч по кольцу.
— Мимо, — сказал Сенька Блюм.
— Наш стул, — сказал папа.
Мы побежали за ним.
За обедом дедушка сказал:
— Суп пересолен.
Папа сказал:
— Я видел наш стул.