- Анька?!
- Да... - Аня зачем-то попыталась было запихнуть деньги под клавиатуру, потом схватилась за пакет и начала сваливать купюры в него. - Сейчас... Я... Мне что-то нехорошо.
- Ты чего - бухала вчера?
Костя резко шагнул к двери и едва-едва успел поймать ладонью уже начавшую просовываться внутрь любопытствующую физиономию хранителя Влада. Выпихнув Гришу обратно в коридор, он шагнул следом, загородив собой дверной проем.
- Что вы там делаете? - спросил тот.
- Ничего. А что?
- Дык... - Гриша указал на нервно топчущегося перед дверью товароведа, - поставщик приехал. Деньги взять надо. Что с твоей такое-то? Голос сам не свой.
- Критические дни.
- И у тебя тоже, что ли? - хранитель сморщился, смешной в своем возмущении. - Чего ты меня за лицо хватаешь?! Я имею право входить. Это ж кабинет рабочий, а не сортир!
Тут дверь отворилась, и в коридор выскочил встрепанный денисовский флинт, глядя въерошенно и прижимая к себе сумочку и пакет. Что-то неразборчиво бормотнув, Аня протиснулась мимо озадаченного Влада и порскнула в туалет, громко хлопнув дверью.
- Я всегда считал, что теток в такие дни вообще нельзя на улицу выпускать, - авторитетно заметил Гриша. - Голову могут тебе снести - и не заметят. Только вот что-то раньше она...
Не дослушав, Костя пошел в сторону туалета и, уже подойдя к двери, обернулся. Гриша, все так же маячивший у кабинета, смотрел в его сторону.
- Хочешь и туда зайти узнать в чем дело? - ядовито спросил Костя.
- Я что - извращенец? - обиделся коллега и, прыгнув на плечо вышедшего Влада, уехал. Костя прошел сквозь дверную створку и прислонился к стене, глядя, как Аня непослушными пальцами пересчитывает деньги.
- Сколько там? - деловито спросил он. - Должно быть десять тысяч. Если этот гад хоть полтинник увел...
- Десять тысяч долларов... - прошептала Аня. - Это же целое состояние!
- Это даже не намек на состояние. Теперь спрячь их и, думаю, лучше-ка нам сегодня поехать домой.
Аня запихнула деньги в сумочку, сверху сунула сложенный шарфик и несколько минут стояла, прижав трясущуюся ладонь к губам. Потом встряхнула письмо и принялась читать. Костя наклонился над ее плечом и пробежал глазами по строчкам. Помощник Сергея и впрямь знал свое дело - письмо, подписанное не тетей Ани, а, судя по всему, одною из ее дочерей, было сдержанным и в то же время порывистым, полным вины и горечи, в некоторых местах чуть отстраненным, а в иных сверх меры насыщенным сослагательным наклонением. Завершалось же оно почти по-деловому, словно писавший уже под конец взял себя в руки. Это было письмо раскаявшегося человека, осознавшего свою вину, просившего возможность ее загладить, но честно дающего понять, что он не испытывает к адресату никаких родственных чувств и в ответе не нуждается. Для человека такой душевной организации, как Аня, оно подходило идеально - Костя уже видел это по ее глазам. Она разозлилась, расчувствовалась и приняла извинения, но превращать этот монолог в диалог не собирается. А значит, обман никогда не раскроется.
- Поверить не могу! - прошептала она. - А говорят, люди не меняются!
- Правильно говорят! - отрезал Костя. - И твоя сестра все та же злобная гадюка, равно как и эта падла, ее мамаша. Забудь о них! Теперь у тебя есть небольшие деньжата - не трать их на всякую ерунду! Займись собой! Я все подготовил!
- Я снова смогу сходить к врачу... в какой-нибудь другой, серьезный медцентр.
- Только в тот, который я скажу! Не фиг просаживать мои деньги на всяких шарлатанов!
- И куплю новую обувь... И одежду... И...
- Парикмахерская, - подсказал Костя.
- Да, схожу, наконец, в парикмахерскую, может, сделают из меня человека, - она повернула голову, глядя в сторону противоположную той, где стоял Костя. - Нет, ну ты представляешь?!
- Еще как представляю! Молока купить не забудь! Литров двадцать!
- И все же... - на лицо Ани набежало потерянное выражение, - я не знаю... Взять эти деньги... Как я могу их взять?
- Руками! - свирепо сказал Костя. - Никаких душевных терзаний! Ты возьмешь их! Знала б ты, чего мне стоили эти жалкие десять тысяч?! Все, хватит! Пришло время перемен! Пора делать тюнинг, детка!
* * *
Костя всегда считал, что в салонах красоты царит атмосфера приятной расслабленности. Во всяком случае так бывало в тех салонах, в которые он заходил. Там играла музыка, а голоса парикмахерш обычно звучали негромко и более-менее мелодично. А в последнее время у него был постоянный мастер - женщина средних лет, настоящий виртуоз своего дела, которая приезжала на дом. Тем не менее, он по-прежнему считал, что в салонах мирно и спокойно.