ГЛАВА ВТОРАЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Весенним днем с аккуратного прирейнского аэродромика, умытого только что пронесшимся дождем, взмыл в небо пассажирский самолет. Сделал круг, пролетел над кирхой, покачал крыльями — та будто поклонилась в ответ. Самолетик лег на северо-запад. Выпрямившаяся кирха начала уплывать за горизонт.
Пассажир лет тридцати семи, в больших роговых очках, прильнул к иллюминатору и откинулся на спинку, лишь когда растворились вдали окраины городка.
Посмотрел на маленького кругленького радиорепортера, вспомнил, как тот выкатился чуть не на ходу из «фольксвагена», подъехавшего прямо к самолету. Репортер был переплетен ремнями радиоаппаратов, болтавшихся на нем. Он долго и суетливо освобождался от вериг. Дождавшись, когда разрешили вставать, взял с полки объемистый аппарат в черном футляре, поднес ко рту микрофон, напоминавший формой эскимо на палочке, произнес:
— Я веду репортаж с борта самолета, летящего в Бонн. В эту минуту исполнилось ровно десять лет с момента подписания Акта о капитуляции и завершении войны. Что думают о войне, какие планы связывают с миром сегодняшние немцы? Я прошу высказать свое мнение хорошо известного политического деятеля, профессора истории Ульриха Лукка. Герр Лукк, вы имели возможность дважды побывать в России: как солдат в сорок первом и как ученый четырнадцать лет спустя. Что вы думаете о перспективе советско-германских отношений?
— Я выступал и продолжаю активно выступать за всемерные политические и экономические контакты Западной Германии с Советским Союзом. Советская Россия — великая держава. И наши дети, наши внуки не простят нам, нет, не простят, если мы снова окажемся во враждующих лагерях. Народы устали от «холодной войны». Понимать друг друга, помогать друг другу... те, кто испытали последнюю войну, знают, как это важно в наше время.
Сидевший неподалеку человек в роговых очках сказал себе: «Мне нравится ваш ответ, господин Лукк. Вот только жаль, что не могу подойти к вам и пожать вам руку. Да и не узнаете, должно быть, сколько лет не виделись...»
Это был сотрудник провинциальной газеты Томас Шмидт, летевший через Бонн на открытие международной выставки в Измире. Командировка была на две недели. Но уже через день Шмидт спускался по трапу самолета, прибывшего из Софии в Москву. Навстречу ему шел человек в сером макинтоше.
— Ну здравствуй, Песковский, с полным, как говорится, возвращением!
Его первый раз за многие годы назвали «Песковский».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
АЛЛЕЯ В ИЗМАЙЛОВСКОМ ПАРКЕ
Станислав Сергеевич Пантелеев, молодой, подтянутый полковник с седыми висками, вышел в ранний привычный час из дому и заспешил к автобусной остановке. Увидел приближающуюся машину, ускорил шаг, но вдруг вспомнил, что спешить ему некуда, что он в отпуске, и с видом человека, имеющего право распоряжаться временем и собой по собственному усмотрению, перешел на неторопливый шаг.
Был восьмой час утра. Москва спешила. Студенты с портфелями немыслимой грузоподъемности, домохозяйки с легкими, как мечта, авоськами, бледнолицые и большелобые ученики спецшкол, начинающие путь с несколькими пересадками, степенные служащие госучреждений — все те, кто заполняет в этот час московских суток автобусы, троллейбусы, трамваи, метро, — проносились мимо Станислава Сергеевича с видом людей, замысливших серьезное дело, одержимых возвышенной целью и не позволяющих себе обратить внимание на что-то, от данной цели отвлекающее.
«Ха-ха, — сказал себе Пантелеев, — сколько дней прошло? Шестнадцать? Нет, уже семнадцать, а привыкнуть не могу. Забыл, что такое отпуск. Оглянитесь, уважаемый товарищ Пантелеев, вокруг, посмотрите, какая весна на дворе, какие листья на березах, красотища какая!»
Он вспомнил, что говорил ему новый знакомый, шахматный партнер в Измайловском парке:
— Березовый лист рано проклюнулся, видать, весна будет теплой. Давно так рано не появлялся лист.
— А вы здесь не первый год, должно быть?