Мне тоже захотелось крикнуть «гоп!» и выбросить руку вверх, но тут она достала головной убор и для меня. Это была оранжевая шапка-ушанка с помпоном и тесемками, которые завязывались под подбородком. Наверное, детектив Голдерман увлекался охотой. Он охотился в лесу на зверей, когда ему надоедало охотиться за людьми в городе.
— Не буду я это надевать! — прошипел я.
— Тогда у тебя отмерзнут уши!
— Я возьму ее с собой,— сдался я,— и, если действительно будет холодно, я ее надену.
Она сокрушенно покачала головой, думая, очевидно, о мужском тщеславии, а я засунул шапку в карман клетчатого пальто.
На той же полке, где лежали шапки, Эбби нашла и перчатки — длинные черные для себя, а мне коричневые, кожаные, столетней давности. Правая перчатка оказалась с дыркой на большом пальце. К тому же они были мне малы.
— Готов? — прошептала Эбби.
Я хотел еще разок язвительно улыбнуться, но передумал и просто кивнул в ответ. Затем я открыл дверь, и мы вышли на улицу. Уши у меня сразу защипало от холода.
— Брррр,— сказал я, закрывая за собой дверь.— Подожди.
Я вытащил оранжевую шапку и надел ее на голову. И даже завязал тесемки под подбородком.
— Просто прелесть,— похвалила Эбби.
— Еще одно слово,— угрожающе проворчал я,— еще одно слово…
— Больше не буду,— пообещала она.— Пошли.
Мы были уже на полпути к нашему такси, когда из-за угла вылетели две машины и, визжа тормозами, остановились посреди улицы. И тут же из них стали выскакивать гангстеры.
32
Оставалось надеяться только на одно — что задний двор не заканчивается тупиком. Я привычно схватил Эбби за руку — в последнее время я только этим и занимался — и потащил ее за дом.
Во дворе лежал снег. Не очень много, но достаточно для того, чтобы он тут же набился мне в ботинки и начал там таять. Носки мгновенно промокли, правда, в тот момент я не обратил на это никакого внимания.
Не было слышно ни выстрелов, ни криков. В этом тихом и спокойном районе им хотелось поймать нас без лишнего шума.
Небо по-прежнему затягивали низкие облака, но в падающем из окон свете я смог разглядеть заснеженный задний двор с голой колючей изгородью, как будто нарисованной карандашом на белом листе бумаги. За изгородью виднелся соседний двор.
Когда у вас нет никакого выбора, все значительно упрощается. Не надо терять время, обдумывая свои действия, надо просто мчаться вперед несмотря ни на что. Я чувствовал, как рвутся мои брюки, как колючки царапают кожу, как выворачиваются карманы пальто, но все равно продирался сквозь изгородь.
И тащил за собой девушку. Ладонь Эбби выскользнула из моей руки, я попытался развернуться, но не удержался на мокрой траве. И все-таки я развернулся, одновременно двигаясь вперед и падая назад. Наконец, приземлившись на четвереньки, я увидел застрявшую в кустах Эбби. Она была похожа на Жанну д'Арк перед тем, как ее сожгли на костре.
— Чет! — позвала она, протягивая ко мне руки.
Я старался встать, но всякий раз, когда я приподнимался, ноги начинали скользить, и я никак не мог удержать равновесие. Тогда я попытался решить эту проблему иначе: одновременно рванулся вверх и вперед. Таким образом мне кое-как удалось добежать до изгороди, и я упал на нее, как на батут.
Эбби была рядом со мной. Из-за угла дома показалась толпа гангстеров в черных пальто и черных шляпах с опущенными полями. Я схватил Эбби за руки и дернул. Что-то с треском разорвалось, Эбби вылетела из кустов, я снова поскользнулся и упал на спину.
Эбби вцепилась в мои руки, не давая мне пошевелиться.
— Вставай! — кричала она.— Чет, вставай!
— Отпусти меня!
Она отпустила меня, и я встал. Гангстеры уже подбежали к изгороди. Один из них перепрыгнул через кусты и едва не схватил меня, но, к счастью, точность его броска была нарушена тем, что он зацепился носками ботинок за изгородь и упал головой в снег; напоследок я успел разглядеть, что его ноги висят на изгороди, голова покоится на земле, а его дружки, не обращая на него никакого внимания, лезут напролом через кусты, не желая упускать свою добычу, то есть нас.
Но добыча улизнула. Держась за руки, мы рванули через заснеженный двор, обогнули дом и выскочили на соседнюю улицу, ничем не отличающуюся от улицы, где жил детектив Голдерман, за исключением того, что там не стояла наша машина.
— Куда теперь? — задыхаясь, спросила Эбби.
— Откуда я знаю?
— Решай быстрее,— попросила она.— Они уже рядом.
Да, они уже были рядом. Мы побежали. Я повернул направо — лишь потому, что там горел уличный фонарь.
Воскресенье, чуть больше восьми вечера. А где люди? Сидят себе и смотрят телевизор. Наверное, Эда Салливана. Проблема Америки в том, что американцы стали ленивыми домоседами. Им бы выйти из дома, наполнить легкие этим животворным морозным воздухом, запрудить тротуары, образовать толпы, в которых мы с Эбби смогли бы благополучно затеряться. А вместо этого наши сограждане — весь американский народ — устроились с банками пива в руках перед телевизорами, набирая лишний вес, в то время как мы с Эбби одни носимся по пустынным улицам.
Тебе нужна драма, Америка? Забудь «Воскресный кинозал», выйди на улицу — и ты увидишь, как ужасные гангстеры гоняются за хорошим парнем и замечательной девушкой.
Пробежав три квартала, мы начали задыхаться и спотыкаться. К счастью, и бандиты были не в лучшей форме. Когда Эбби остановилась со словами: «Я больше не могу», я обернулся на мгновение и увидел, что они находятся в целом квартале от нас,— никто из них тоже не мог бежать. Один, которому удалось немного обогнать остальных, передвигался то ли быстрым шагом, то ли медленной рысью, другие ковыляли кое-как, а последний вообще еле передвигал ноги.
Мы тоже перешли на шаг. В боку у меня кололо, и я был ужасно рад, что можно двигаться помедленнее. Мы просто шли, а если кто-нибудь из гангстеров приближался к нам больше чем на полквартала, пробегали несколько метров легкой трусцой.
Наконец я не выдержал:
— Где же в Вестбури центр?
Мы уже преодолели шесть или семь кварталов — три из них бегом, а остальные шагом,— но не видели ничего, кроме жилых домов,— ни машин, ни пешеходов, а когда на перекрестках я смотрел вправо и влево, то не замечал ни одной неоновой рекламы, указывающей на близость делового центра. Пожалуй, скоро эти парни за нашей спиной начнут стрелять — очень похоже, что местные жители не обратят никакого внимания даже на пальбу.
— Где-нибудь должен быть,— ответила Эбби на мой вопрос.— Не разговаривай, иди.
— Ага.
Мы шли, и шли, и шли, и вдруг, подумать только, на следующем перекрестке я посмотрел налево и увидел красный огонек светофора и голубой неоновый свет рекламы.
— Цивилизация! — обрадовался я.— Светофор и бар.
Мы прибавили ходу, и, когда в конце квартала я обернулся, наши преследователи еще только выползали из-за угла. Их осталось всего четверо. Остальные не выдержали изнурительной погони. Еще раньше я видел, как отстали двое из них, просто сели на обочину и опустили головы между колен. Наверное, то же самое произошло с кем-то еще.
Нет. Все они были в порядке, когда мы повернули за угол, шагая строем, как группа ветеранов на параде в День армии. Так куда же делся еще один?
Может, он решил обойти квартал с другой стороны и перерезать нам путь?
— Ох,— выдохнул я и остановился.
— Пошли, Чет! — крикнула Эбби, дергая меня за рукав.
— Один из них вернулся за машиной,— сказал я. Эбби посмотрела на меня через плечо.
— Ты уверен?
— Конечно. Сначала все они увлеклись погоней, но рано или поздно кто-нибудь должен был вспомнить о машинах, которые они оставили возле дома Голдермана. Поэтому один из них вернулся.
Она посмотрела вперед, на горящие вдалеке огни.
— Сколько у нас времени?
— Не знаю. Он устал и эти семь кварталов будет идти шагом. Но это не значит, что в нашем распоряжении целая вечность.
— Нам надо, было петлять,— сказала она.— Поворачивать на каждом перекрестке. Тогда бы они заблудились и не знали теперь, как вернуться к дому Голдермана.