Никогда у мне не было столько денег, чтобы потратить на меня. Никогда. И я не могла вспомнить, когда я в последний раз посещала конфетную лавку, не говоря уже о том, чтобы ей разрешили купить конфету. Закрутив мою юбку, я закрыла глаза и позволила улыбке остаться на моем лице.
***
День был солнечный и теплый, когда мы добрались до автобуса. Когда я шла, я поняла, что это будет первый раз, когда я была далеко от центра почти за два года. Как будет выглядеть внешний мир? Изменится ли он или будет выглядеть так же?
Небольшие пятна оставшегося снега таяли на земле, и горы на расстоянии были очерчены дымчатым голубым, который подходил глазам Лизеля. Птицы славно пели на тех немногих деревьях, которые усеивали центр. Франциска и Зигрид взволнованно болтали всю дорогу до автобуса, и Лизель догнала меня, положив руку мне на плечо. Она завязала новую ленточку в своих волосах, и солнце приняло цвет ее глаз, делая их еще ярче, чем обычно. Все во всем мире чувствовало себя хорошо и хорошо в тот момент.
Польские предгорья проходили мимо нас через окно автобуса, когда мы ехали в город. я мимолетно помнила последний раз, когда я путешествовала по этому маршруту два года назад, но я отодвинула его в сторону. я хотела наслаждаться свободой от центра как можно дольше, не переживая темные воспоминания.
Мир снаружи выглядел красивым и чистым, как будто не было войны, нет центра, нет необходимости помнить, кем вы были. я прижала мой лоб к прохладному окну и смотрела, как пейзаж проходит, пока мы не вошли в город Пушкау.
Здания отличались от тех, что я видела раньше. Они были близко друг к другу и выглядели грустными и темными. Они стояли, сгрудившись рядом друг с другом, как будто они тоже нуждались в защите от Гитлера и его оккупации.
Несмотря на постройки, я чувствовала себя беззаботной и счастливой, почти радостной. Нам разрешили бродить по магазинам и среди магазинов, а Лизель и я шли вместе, хихикали и разговаривали. я хранила мой след в моем кармане, не желая тратить его ни на что, кроме шоколада. я была счастлива просто быть снаружи и свободно, как птицы, болтающие на деревьях.
Нашей последней остановкой было групповое посещение небольшого конфетного киоска возле автобуса. Все мы встретились и гуляли вместе, группа белокурых немецких девушек прогуливалась по улице без заботы.
"Сладости. я едва может ждать!" Лизель прошептала мне, когда мы шли рядом. Ее глаза сияли.
«Сладости», повторила я, мой рот наполнился этой мыслью, и я пытался вспомнить богатый вкус шоколадных конфет.
На стенде я выбрала маленький кусочек шоколада с вырезанной на нем маленькой розой. я положила его мне в рот и закрыла глаза, позволяя растаять, не откусывая, чтобы вкус оставался как можно дольше.
Когда я открыла мне глаза, я увидела старую, согнутую женщину, стоящую через улицу и смотрящую в мою сторону.
"Бабушка", прошептала я.
На мгновение я была уверена, что это моя бабушка, которая стояла через дорогу в Польше и ждала, когда я пойду к ней. Внезапно, единственное, что имело значение, было то, что она завернула меня в свою рваную черную шаль, чтобы я могла чувствовать ее, чувствовать ее запах и слушать, как она говорит мне, что все будет хорошо. Все мое тело болело от тоски, и я протянула ей руку.
Но когда я подошла к ней, она закричала на меня словами, которые я не могла понять. Ее глаза были омрачены ненавистью - черными и дымными, как горячие угли от огня. Она снова кричала на меня, громко и хрипло, открывая свой беззубый рот. "Nazista!" она кричала на польском языке. Тогда на ломаном немецком: «Нацист! Злой ребенок!» Через мгновение она пересекла улицу и стояла так близко от меня, что я могла чувствовать запах ее земного пота и чувствовать жар ее слов.
«Нет», сказала я, желая, чтобы она знала, что я не была нацисткой. я посмотрела на мою одежду, внезапно почувствовав стыд. «Нет», повторила я, качая головой. я хотела сорвать мою форму. Она не поняла. я не была нацисткой.
Она медленно сжала губы, затем плюнула на меня и с удовлетворением наблюдала, как плевок скатился по моей щеке на тротуар. Она улыбнулась, глаза все еще горели, и выпрямила спину, делая себя настолько высокой, насколько могла.
«Нет», снова сказала я, вытирая слюну с моего лица. «Я…» я потянулась, чтобы дотронуться до нее, но внезапно Фрейлейн Крюгер оказался между нами с дубинкой в руке, которую она подняла над головой и обрушилась на женщину. Снова и снова Фройляйн Крюгер наносил ей удары - по голове, по рукам, по спине - пока старуха не легла на землю. Ее крики, поначалу громкие, уменьшались с каждым ударом, пока они окончательно не прекратились, и я услышала только звук палки Фрейля Крюгера на теле женщины. В течение нескольких дней я просыпалась посреди ночи под звуки криков старухи, смешанных с глухим стуком клуба Фрейля Крюгера .