Шай закричал. Острая боль скрутила его. Состояние полусна моментально перешло в болевые судороги и крики. Тамар посмотрела на Асафа. Их интимная минута закончилась. Её глаза говорили: "Ты остаёшься?", и его глаза сказали, да. Она сказала:
- Давай отведём его в пещеру.
У Асафа были ещё вопросы. Ему было, что рассказать ей, о Теодоре, например, которая вышла. Но сейчас он должен был действовать. Решительно действовать и больше ничего. Он подхватил Шая под руки, помогая ему встать, и удивился лёгкости его тела: как будто внутри Шай был совершенно пустой. Он хватался за плечи Асафа, как утопающий. Асаф подумал, что это странно, они ведь даже словом не перемолвились с Шаем, а уже так держатся друг за друга.
Эта мысль снова и снова возникала у него, десятки раз в течение этого вечера и ночи, пока совсем не растаяла. Шай кричал и плакал, его рвало на всё вокруг. Иногда он лежал, глядя в пространство, и до крови расчёсывал себе руки и ноги. Примерно раз в минуту он громко и широко зевал, почти выворачивая челюсти. Засыпал на минутку от слабости, и внезапно его скручивало и почти подбрасывало в воздух от сильной боли. Асаф и Тамар всё время за ним ухаживали. Чистили, мыли, переодевали, поили, вытирали. Асаф не заметил, как зашло солнце, и настала ночь. Время складывалось не из минут, а из действий. Каждое мгновение находилось что-то ещё, что нужно было сделать. В пещере слышался только голос Шая. Тамар и Асаф почти не разговаривали. Они быстро выработали язык взглядов и жестов, как операционная бригада или как два водолаза на глубине. Асаф отбросил все мысли о мире за пределами пещеры. Мира не существовало. Не было дорогих ему людей, не было Носорога, который мог вызвать полицию на его поиски, и не было тех, кто гнался за Тамар и за ним. Когда он думал о двоих сутках, проведённых Тамар здесь, наедине с Шаем, то не понимал, как она это выдержала. Потом ему пришло в голову, что, с тех пор, как она здесь, она, наверняка, не сомкнула глаз. Но он не слышал от неё ни одной жалобы. Она склонилась над Шаем, он передал ей полотенце, она отдала ему пустую ёмкость для воды и показала глазами, чтобы принёс полную. Её губы изобразили слова "туалетная бумага", и Асаф подумал, что губы у неё красивые, как нарисованные. Он пошёл в угол пещеры и принёс два рулона. Она уже сняла с Шая брюки. Асаф взял из её рук грязную бумагу. В ту же минуту они оба заметили, что на Шае надеты трусы со щенком Снуппи, они уставились на них, потом переглянулись, подтверждая, что это правда, Снуппи среди всего этого.
Час, ещё один. Три часа, пять часов. Восемь. В те считанные минуты, когда Шай спал, они почти не разговаривали. И от усталости, и оттого, что это выглядело бы странно, вдруг завести вежливую беседу, как будто они только что встретились. Они опускались на землю рядом со спящим Шаем, укладывались поперёк второго матраца, ногами на земле. Глубоко дышали, уставясь в потолок, на стены пещеры, безуспешно пытаясь вздремнуть. Старались не касаться друг друга. Каждый из них чувствовал, что присутствие второго заряжает его новыми силами, подстёгивает, но, в то же время, мешает спать. Иногда Тамар улыбалась ему жалкой, сочувственной улыбкой. Зачем тебе это нужно, извинялась её улыбка, и Асаф улыбался ей в ответ своей самой лучшей, самой уверенной улыбкой. Но она видела, как он сдал, как это его подавляет - не физические усилия, он казался ей неиссякаемым, сделанным из стойкого материала, а страдания Шая и та действительность, в которую он внезапно оказался втянутым без всякой подготовки.
В два часа ночи Шай проснулся и яростно начал искать дозу. Он был уверен, что Тамар припрятала там ещё одну. Он снова и снова допрашивал её: сколько доз она купила у дилера на Сионской площади? Пять, точно? Где пятая? Четыре я уже принял, а пятая где?
Объяснения не помогали. Тысячу раз она ему говорила, что он использовал все пять, когда они были у Леи. Он метался, как зверь, по пещере из угла в угол, переворачивал сложенные ею продукты, рылся в гитаре, которую она принесла из дому, в своих ботинках. Заставил её и Асафа разуться и рылся в их обуви. В своём исступлении он сумел найти тайник с шокером и наручниками. Он долго смотрел на них. Тамар думала, что теперь, когда он обнаружил, вещи, которые она для него приготовила, наивно полагая, что у неё хватит смелости ими воспользоваться, он её просто убьёт. Но его мозг действовал совершенно иначе, его мир сейчас был разделён только на две части: доза и всё, что дозой не является. Наручники его не интересовали. Шокер не воспринимался его мозгом, как что-то, что могло бы ему сейчас помочь. Но Асаф, увидев их, о чём-то догадался, и потрясённо посмотрел на Тамар. Она пожала плечами: разве у меня был выбор? И Асаф наконец-то начал постигать мизерную часть того, что Тамар задумала и сделала.
Потом Шай, отчаявшись, рухнул и начал искать в своём матраце. Он продырявил поролон вдоль и поперёк. Иногда у него вырывался стон надежды, крик радости, а потом он разочарованно бил по матрацу. Асаф и Тамар смотрели на него, не двигаясь. Асаф думал, его совсем не волнует, что я здесь, он совершенно равнодушен к тому, что к Тамар вдруг кто-то присоединился. Только одно его интересует. А Тамар опять подумала, интересно, сколько ещё времени сможет Асаф выдержать это безумие. Когда он сломается и уйдёт или просто исчезнет, не сказав ни слова. Иногда, когда была занята с Шаем, она спиной чувствовала, что Асаф идёт к выходу из пещеры. Осторожно оглядывалась. Видела, что он стоит, потягиваясь всем телом, вдыхая прохладный ночной воздух. Заставляла себя не смотреть. Дать ему возможность сделать ещё один шаг наружу и исчезнуть. Зачем ему это, думала она. Зачем нормальному человеку впутываться в такое дело? Более близкие ей люди, чем он, исчезали в более лёгких ситуациях, чем эта. И сразу же у неё в животе возникали мягкие токи тепла, когда она слышала сзади его тихое покашливание, и он забирал у неё ёмкость для воды, грязную одежду или всё, что мешало ей в эту минуту.
Шай с трудом подтянулся и на четвереньках пополз в угол пещеры. Он пытался ногтями рыть твёрдую землю. Несколько минут были слышны царапающие звуки и его пыхтение. Они не могли оторвать от него глаз, это было, как кошмарный сон наяву. Он рыл быстро, комья земли разлетались из-под него. Странное рычание вырывалось из его рта. Вдруг он поднял голову, и его глаза сверкнули лукавой, совершенно осмысленной улыбкой:
- Вы хотя бы говорите мне "тепло-холодно"!
Все трое покатились со смеху от неожиданности, как дети в летнем лагере. Шай тоже смеялся, он сумел на миг взглянуть на себя со стороны, повилял задом, и Тамар легла, упала на спину, раскинув руки, обессиленная от напряжения последних минут, и хохотала до слёз, и сквозь них она увидела Асафа и подумала, что у него приятный мужественный смех.
Потом боли вернулись. Шай жаловался, что от боли у него рассыпаются все кости. Он чувствовал, как они расплющиваются и дробятся. У него начали рваться мышцы, так он сказал, расщепляться, сокращаться и скручиваться внутри тела. Он не знал, что у него есть мышцы во всяких местах, за ушами, например, в дёснах. Тамар, которая ещё из дому помнила его способность описывать каждую лёгкую боль в животе с педантичностью неженки и плаксы, теперь должна была преодолевать отвращение, которое это описание – не сами боли – вызывало в ней. Она пыталась отвлечь его, развеселить. Рассказала ему про диафрагму, что это такая мышца, которую никак невозможно почувствовать и без которой, тем не менее, нельзя петь. Изобразила Алину, когда она требует от неё: "Поддержать! Поддержать диафрагмой!" Устроила ему целое представление, что скажет Алина, когда услышит, что Тамар пела на улице: "Правда? И им это нравилось? Очень интересно... но как ты могла петь так высоко после Курта Вайла? У меня ты никогда не могла, у меня – после Курта Вайла тебе сразу нужен перерыв..." Шай не смеялся. Асаф хохотал. Тамар заметила, что, несмотря на серьёзный вид, его очень легко рассмешить. Она с удовольствием делала это, думая, что Идан никогда не смеялся её шуткам, возможно, даже думал, что у неё нет чувства юмора, а Асаф, со своей стороны, обнаружил сейчас ту ямочку, о которой рассказывала ему Теодора, и начал догадываться, что делала Тамар на улицах весь последний месяц. Он думал, услышит ли он когда-нибудь, как она поёт. Решил, что будет следить за анонсами концертов в печати, и, если найдёт её имя... – и тут же его иллюзия лопнула: это пустые мечты, он даже не знает её фамилии! Но унывать не было времени, так как Шай начал бредить о каком-то червяке, он звал его Дуда, ползающем в нём и высасывающем его изнутри. Он чувствовал, как он ползает и кусается при каждом движении. Ему казалось, что он весь рассыпается на отдельные органы, на волокна мышц, на клетки. Его ноги разбежались в разные стороны и сильно дёргались, потом – и руки тоже. Асаф смотрел, не веря: худое длинное тело как бы разрывалось от судорог. Тамар легла на него и сдерживала силой. Асаф увидел маленькие миндалевидные мускулы на её руках, и его сердце – как обещала ему Теодора – забило крыльями и полетело к ней. Она разговаривала с Шаем без перерыва, говорила, что любит его, что поможет ему, что ещё немного, ещё день или два, и всё пройдёт, начнётся новая жизнь. И вдруг Шай затих внутри кокона из рук и ног и заснул.