— Не надо.
— Надо. Роль послушной девочки подходит вам куда больше. Только не прислушивайтесь к происходящему особенно внимательно и не замечайте чересчур много. Все у вас будет в порядке.
Она заплакала, уткнувшись лицом в рукав плаща. Он отвернулся и стал разглядывать непонятное пятно на правой стене. Оно было там, когда он въехал в эту конуру, оно останется, когда он съедет. Его не скрыли даже три слоя краски, и для Пинаты оно стало символом упорства.
— Все у вас будет в порядке, — повторил он. — Возвращение домой может оказаться куда менее болезненным, чем вы думаете. Прошлая неделя была похожа, как бы это лучше выразиться, на маленькое путешествие в царство мечты. Теперь оно закончилось для нас обоих. Пора сходить с корабля, с самолета, на чем еще мы путешествовали?
— Нет.
Он посмотрел на Дэйзи, она все еще прятала лицо в плащ.
— Дэйзи! Ради всего святого! Неужели вы не понимаете, что это невозможно? Вы чужая для этой части города, для этой улицы, для этого кабинета.
— Вы тоже.
— Разница в том, что я уже нахожусь здесь. Я застрял. Понимаете, что это значит?
— Нет.
— Мне нечего предложить вам, кроме имени, и то не моего собственного, доход в лучшем случае средний, в худшем — нищенский. Дом с дырявой крышей. Не слишком много, верно?
— Если я хочу именно этого, то вполне достаточно. Верно?
Она говорила упрямым голосом, но держалась с достоинством. Это трогало за сердце и одновременно раздражало.
— Дэйзи! Ради всего святого! Ну выслушайте же меня. Как вы не понимаете? Я даже не знаю, кто мои родители и к какой расе я сам принадлежу.
— Мне все равно.
— Зато не все равно вашей матери.
— Мою мать довольно часто интересует не то, что нужно.
— Может, вы не совсем к ней справедливы?
— Почему вы так старательно пытаетесь от меня избавиться, Стив?
Никогда прежде она не называла его Стивом. Прозвучавшее из ее уст его имя вдруг впервые стало для него родным, принадлежащим ему по праву, а не чем-то взятым у приходского священника и подаренным ему матерью-настоятельницей. Даже если ему больше не суждено увидеть Дэйзи, он все равно будет благодарен ей за этот самый момент обретения себя.
Дэйзи вытирала глаза носовым платком. Веки слегка покраснели, но не опухли. Он спросил себя, не слишком ли тих и сдержан оказался плач для столь бурных переживаний. Может быть, он видел слезы ребенка, которому не дали игрушку или мороженое?
— Пожалуй, нам лучше не обсуждать все это сегодня, Дэйзи, — мягко сказал он. — Я провожу вас до машины.
— Я хочу поехать с вами.
— Вы ставите меня в непростое положение. Я не могу заставить вас поехать домой, но оставить вас здесь одну, в этой части города, даже при запертых дверях, я тоже не могу.
— Почему вы все время говорите об этом районе как об уголке преисподней?
— Потому, что так оно и есть.
— Я еду с вами, — сказала она.
— В дом миссис Розарио?
— Да, если вы направляетесь именно туда.
— Там может оказаться Хуанита. И малыш.
Губы ее скривились от боли, но она ответила:
— Может быть, встреча с ними — необходимая часть пути к моему взрослению.
19. Только память: как она плакала перед самым твоим
появлением на свет, день за днем, у меня даже возникло
желание пустить все эти слезы на то, чтобы превратить
в цветущие поля сухую пыльную землю вокруг
Она отвела детей к Брустерам и оставила там, не вдаваясь в объяснения; мистер Брустер был инвалидом и любил, чтобы у него собирались гости, когда он смотрел телевизор, поэтому объяснять ничего не понадобилось. Возвращаясь, она старалась не появляться на залитых светом аллеях, а двигалась короткими перебежками по темным дворам и улочкам. Скорчившись под зонтиком, она напоминала гнома, отправившегося по своим ночным делам. Ночи она не боялась и знала, что большинство людей, живших по соседству, относились к ней с благоговением: ведь она зажигала столько свечей и так часто ходила в церковь.
Тонкие стенки дома не могли скрыть никаких тайн. Еще не дойдя до порога, она услышала, как Хуанита мечется по дому, швыряя на пол предметы, будто что-то разыскивая. Миссис Розарио стряхнула воду с зонта и сняла намокшее пальто. «Может, она решила, — мелькнуло в голове у старой женщины, — что я снова за ней шпионю, и она ищет меня по всему дому, даже в тех местах, где я не смогла бы спрятаться, хоть стань я лилипутом. Надо поспешить…»
Но поспешить миссис Розарио не могла. Усталость навалилась на нее с такой силой, что руки и ноги еле двигались. С того самого мгновенья, как Хуанита устроила сегодня днем эту сцену, ее не оставляла боль в животе. Она не становилась острее, но и не прекращалась. Когда она кормила детей ужином, то не взяла в рот ни крошки, ограничившись крохотным лимоном и чашкой анисового чая.