— Очень жаль, — сказала она, — что вы встретили моего отца раньше, чем появилась я. Ведь вы подозревали меня еще до того, как увидели, были предубеждены. Я и отец нисколько не похожи, хотя мама любит повторять, что мы копия друг друга, правда, когда она сердится. Она заявляет, что я похожа на него как две капли воды. Правда?
— Внешне нет.
— И не внешне тоже, даже в хорошем. А в нем немало хорошего, правда, я думаю, в тот день, когда вы его увидели, у него не было возможности это продемонстрировать.
— Иногда у моих задержанных это получается. Я никогда никого не сужу по родителям. Я не могу себе этого позволить.
Она повернулась к нему и посмотрела так, словно рассчитывала, что он пояснит сказанное. Но он не стал ничего говорить. Чем меньше она о нем знает, тем лучше. У стенок не должно быть семейных историй, стенки нужны для защиты личной жизни, украшения, для того, чтобы за ними можно было спрятаться, перепрыгнуть через них, поиграть под ними. «Ну, швырни в меня еще пару мячей, Дэйзи, детка».
— Этот Камилла, — произнесла она наконец. — Вы узнаете о нем побольше?
— Например?
— Ну, как он умер, почему, была ли у него семья или друзья.
— И что потом?
— Мы будем знать наверняка.
— А что, если мы узнаем вещи, которые никому не принесут радости?
— Мы должны попробовать. Мы просто не можем остановиться на полпути. Об этом нельзя и думать.
— На мой взгляд, думать об этом как раз можно.
— Вы пытаетесь меня одурачить, мистер Пината. Вы не больше моего хотите прекратить поиски. Вы слишком увлеклись.
Она была права во многом, он не хотел прекращать свое расследование, но причиной тому был вовсе не избыток любопытства.
— Сейчас четверть шестого. Если вы поедете быстрее, то мы еще успеем вернуться в библиотеку до закрытия. Поскольку Камилла покончил жизнь самоубийством, то там должна быть информация об этом, так же как и некролог.
— Разве сейчас вы не должны быть дома?
— Должна.
— В таком случае я думаю, вам лучше поехать домой и оставить мне все это дело, связанное со смертью Камиллы.
— Вы позвоните мне, как только что-нибудь выясните?
— Не думаю, что это было бы разумно в данных обстоятельствах, — заметил Пината. — Вам придется как-то объясняться с мужем и матерью. Если только, конечно, вы не решили посвятить их в свои дела.
— Я позвоню вам на работу завтра утром в то же время, что и сегодня.
— Все еще играете в секреты? А?
— Я играю, — сказала она, отчетливо произнося каждый звук, — именно в те игры, в которые меня научили играть дома. Ваша система играть с открытыми картами не сработает в моем доме, мистер Пината.
«В моем тоже, — подумал он. — Моника нашла себе для игры нового партнера».
Когда он вернулся на четвертый этаж здания «Монитор-пресс», дежурившая в библиотеке девушка уже закрывала дверь.
Она помахала ключами и серьезно сказала:
— Мы уже закрываемся.
— Но ведь еще четыре минуты до закрытия.
— В распоряжении у вас только они.
— Мне хватит. Могу я еще раз взглянуть на ту пленку? Пожалуйста.
— Ну вот еще один пример, — сказала она с горечью, — что значит работать в газете. Все необходимо делать в самую последнюю минуту. Один кризис сменяет другой.
Она продолжала ворчать, пока доставала фильм в полке и вставляла его в проектор. Но ворчание ее не было направлено против Пинаты или против газеты, а скорее выражало протест против такой жизни, которая никак не поддавалась размеренному планированию.
— Я люблю, чтобы все было по порядку, — призналась она, включая проектор, — а никак не получается.
Камилла появился на первой странице номера за третье декабря. Заголовок гласил: «Самоубийца оставил странную по содержанию предсмертную записку» — и сопровождался зарисовкой лица человека с ввалившимися щеками, глубоко посаженными глазами и заострившимися скулами. Хотя на лице этого человека было немало морщин, длинные темные волосы, кольцами спадавшие ему на уши, придавали ему выражение странной невинности. Судя по подписи, портрет был сделан художником «Монитор-пресс» Горэмом Смитом, оказавшимся среди первых на месте происшествия. Подпись Смита стояла и под сопровождавшим рисунок текстом:
«Тело жертвы самоубийства, обнаруженное вчера неподалеку от зарослей у железной дороги дежурным полицейским, было опознано как труп Карлоса Теодора Камиллы, как предполагается находившегося в нашем городе проездом. На теле вначале не было найдено ни бумажника, ни документов, но позднее при детальном обследовании одежды был обнаружен конверт, в котором находились написанная карандашом записка и две тысячи долларов крупными купюрами. Представители местной власти были озадачены как суммой денег, так и характером записки, в которой было написано следующее: „Этого достаточно, чтобы оплатить мой путь на небо, грязные крысы. Карлос Теодор Камилла. Родился слишком рано, в 1907. Умер слишком поздно, в 1955“.