В кабинете было холодно и темно, и, хотя он сразу же включил газовый обогреватель и все лампы, комната все равно казалась лишенной жизни и тепла, словно дух Камиллы уже проник внутрь этих стен, обдавая их могильным холодом.
Камилла снова вернулся в этот мир, он прокрался в него тихо и коварно при помощи ночного сна. Он передумал — шум моря был слишком громким, корни дерева росли слишком быстро, а его новый дом был слишком узким и темным, он требовал возвращения в этот мир и избрал мозг Дэйзи в качестве своего помощника.
«Я становлюсь таким же чокнутым, как и она, — мелькнуло у него в голове. — Нужно держаться прямой раскладки фактов: Дэйзи увидела сообщение в газете. Оно причинило ей боль, и она постаралась забыть об этом. И забыла почти на четыре года. Но неожиданно какое-то событие или переживание пробудило ее память, и Камилла вернулся в ее сон, несчастное создание, которое она по непонятным причинам приняла за себя самое. Вот и все. Никакой мистики, обычное дело со сложными поворотами памяти».
— Все очень просто, — сказал он вслух, и его голос, прозвучавший в холодной комнате, принес ему некоторое утешение. Он уже давненько не прислушивался к собственному голосу, и он показался ему достаточно приятным и глубоким, как у умудренного опытом старика. Он пожалел, что не смог придумать подходящее к данному моменту умное высказывание. Казалось, что мозг его ужался настолько, что там оставалось место только для Дэйзи и неизвестного покойника из ее снов.
Капля пота скользнула у него за ухом и упала за воротник. Он поднялся со стула, подошел к окну и распахнул его настежь. Затем он взглянул на полную прохожих улицу. Мало белых отваживалось прогуляться по Опал-стрит с наступлением сумерек. Эта часть города принадлежала ему, ему и Камилле, и Дэйзи не имела к ней никакого отношения. «Аллея грязи» — так называл это место кое-кто из полицейских, и когда он чувствовал себя тихо и спокойно, то не слишком осуждал их за подобное мнение. На ножах, которые пускали в дело здесь, было немало грязи. На ноже Камиллы, очевидно, тоже.
— С возвращением на Аллею грязи, Камилла, — громко произнес он, но его голос совсем не напоминал голос умудренного старца. Он звучал юно, зло и яростно. Это был голос ребенка из приюта, дерущегося за свое имя, за Иисуса.
«Все эти царапины, синяки и выбитые зубы, — сказала мать-настоятельница. — Половину всего времени ты почти не походил на человека».
Он закрыл окно и посмотрел на свое отражение в покрытом пылью зеркале. У него больше не было выбитых зубов, царапин и синяков, но он не слишком походил на человека.
— Конечно, с именем Иисуса жить очень нелегко…
Часть II
Город
10. Но любовь была, Дэйзи. Ты — доказательство существования нашей любви
Только одна вещь постоянно была с Филдингом во время всех его путешествий — грязный, весь в пятнах, обтянутый недубленой кожей чемодан. Ему было так много лет, что замки не работали, и хозяин перевязывал его собачьей цепью, которую он купил в лавке дешевых товаров в Канзасе. В этом чемодане Филдинг держал те немногие дорогие его сердцу вещички, которые он решил сохранить на память, и, когда ему было грустно, или его охватывала тоска по прошлому, или он особенно остро ощущал свое одиночество, он любил вынимать и рассматривать их, словно разорившийся хозяин магазина, разглядывающий еще оставшийся товар.
В этих сувенирах из прошлого, хоть и было их немного, содержалось столько чувства, что пробужденные ими воспоминания, казалось, с годами становятся еще ярче и оживленнее. Пластмассовая палка из цирка на Мэдисон-сквер-гарден вернула его под огромный купол настолько ощутимо, что он смог вспомнить каждого клоуна и каждого фокусника, каждого воздушного акробата с распухшими от напряжения мышцами ног и даже старого усталого слона.
Кроме палки в чемодане было следующее: