А Хуанита, мрачно подумал Пината. Впрочем, почему это должно было его беспокоить тридцать лет спустя? Я так и не смог найти ее, не осталось ни единой зацепки. И даже если бы я нашел ее, как насчет него? Вполне возможно, что она даже не знает его имени и знать не хочет.
Вернулся Олстон, в руках у него было несколько карточек, вынутых из картотечного ящика.
— Кое-что есть, Стив. Правда, не знаю, что именно. Второе декабря пятьдесят пятого года — последний день, когда миссис Харкер здесь работала. Она дежурила с часа до половины шестого в детской комнате. Там мы принимаем малышей, пока их родители или родственники проходят осмотр. Лечения в детской мы не проводим, но частью обязанностей миссис Харкер было наблюдение и фиксация всех отклонений в поведении, таких, как чрезмерная тяга к разрушению, повышенная стеснительность. Обо всем этом она должна была сообщать медицинскому персоналу. То, как трехлетний ребенок играет с куклой, очень часто дает нам больше для выяснения проблем той или иной семьи, нежели несколько часов беседы с родителями. Так что ты понимаешь, насколько важна была та работа, которую выполняла миссис Харкер. Она относилась к ней очень серьезно. Я только что просмотрел один из ее отчетов. В нем такие детали, какие большинство наших добровольных помощников либо не заметили бы, либо не записали бы.
— Отчет, который ты просматривал, относится к этому конкретному дню?
— Да.
— Произошло ли что-нибудь необычное или тревожное в этот день?
— У нас каждый день происходит что-нибудь необычное и тревожное, — весело ответил Олстон. — Можешь быть уверен.
— Я имел в виду только то, что относится к миссис Харкер. Были ли у нее конфликты с детьми, например?
— В отчете нет никаких свидетельств. У миссис Харкер мог быть конфликт с кем-то из родителей или нашими сотрудниками, но в отчет это бы не попало. И я очень сомневаюсь, что нечто подобное имело место. Миссис Харкер хорошо ладила со всеми. Если бы мне было необходимо высказать критические замечания в ее адрес, то я бы указал только вот на что — она чрезмерно старалась угодить людям; последнее привело меня к заключению, что она не слишком высокого мнения о собственной персоне. Те, кто постоянно улыбаются, как правило, именно такие.
— Постоянно улыбается? — переспросил Пината. — Готова угодить? Может быть, мы говорим о двух разных женщинах, о двух Дэйзи Харкер?
— Почему? Она что, изменилась?
— У нее нет ни малейшего признака того, что она кому-то хотела бы угодить, можешь мне поверить.
— А вот это уже интересно. Я всегда знал, что это маска. Скорее всего, то, что она перестала ее носить, — хороший знак. Все эти уловки папиных дочек кажутся абсолютно неуместными в поведении взрослых женщин. Возможно, она наконец выросла. Зрелость, — добавил он, — не похожа на конечный пункт назначения, как Лондон или Гонконг, Париж или небеса. Это продолжающийся процесс, который напоминает дорогу. Человек идет по ней всю жизнь. В Соединенных Штатах не существует такого конечного пункта, как город Зрелость. Послушай-ка, а не развить ли мне эту мысль перед слушателями на банкете сегодня вечером?.. Пожалуй, нет. Не думаю, что попытаюсь это сделать. Это не слишком поможет сбору денег. Я уж лучше по-прежнему воспользуюсь своей статистикой. Люди, увы, куда легче попадают под обаяние цифр, чем поддаются идеям.
— Особенно твоим?
— Мои идеи могут быть весьма впечатляющими. — Олстон ухмыльнулся. — Но вернемся к предмету нашего разговора. Признаюсь, мне все более интересно, какая же связь между Хуанитой и миссис Харкер.
— Я не уверен, что подобная связь существует.
— Тогда я думаю, что это чистейшей воды совпадение. — Олстон постучал по вынутым из картотеки карточкам. — Пятница, второе декабря, была последним днем, когда миссис Харкер появилась у нас. Но с этого дня мы ничего не слышали и о Хуаните.