— Лечь в дрейф, — громко скомандовал Филдинг и, чтобы компенсировать себе отсутствие океанского шторма, ополоснул лицо над раковиной. Расчесав волосы (механик по музыкальным автоматам вел машину, опустив верх), пошел вниз в кафе «Велада».
В этом заведении не было определенных часов для обслуживания спиртными напитками. Если у посетителя были деньги, его обслуживали в любое время дня и ночи, и очень часто в самом начале дня здесь собиралось столько же народа, что и поздним вечером. Иногда даже больше, поскольку запах застарелого перегара, переполнявший бар, настолько усиливал ощущение похмелья, что посетитель стремительно бросался заглушить свои чувства. Управляющий отеля «Риц» и старший администратор магазина не раз жаловались на этот запах в отдел здравоохранения, в полицию, в комиссию штата по равным правам в сфере торговли, но миссис Брустер, владевшая «Веладой», сражалась как лев. Это была тощая, унылого вида женщина в огромных размеров переднике из джинсовой ткани, которым она делала все: вытирала прилавки, била мух, промокала лицо, прихватывала горячие сковородки, она использовала его вместо носового платка, отгоняла им мальчишек, продававших газеты, складывала в него жалкие чаевые, вытирала им руки. Постепенно фартук стал подлинным символом ее собственной личности, и, снимая его вечерами перед тем, как отправиться домой, она чувствовала, что лишается чего-то очень важного, словно у нее ампутировали жизненно важный орган.
Филдинг почувствовал запах и разглядел фартук, но ничто не вызвало у него чувства брезгливости. Он дышал куда более смрадными запахами и видел много больше грязи.
Он сел в кабинке у окна. Официантки Ниты поблизости видно не было, и никто не рвался принять у него заказ. Мальчишка-мексиканец, на вид лет пятнадцати, сметал с пола сигаретные окурки. Он работал очень тщательно, то ли он только начал трудиться в этом баре, то ли надеялся найти в утренних завалах мусора что-нибудь более ценное, чем обычный окурок.
— А где официантка? — поинтересовался Филдинг.
Мальчик поднял голову, его огромные карие глаза широко раскрылись:
— Которая?
— Нита.
— Марафет наводит, наверное. Она это обожает.
— Как тебя зовут, сынок?
— Чико.
— Скажи этой даме за прилавком, что я хочу кусок ветчины с ржаным хлебом и бутылку пива.
— Не могу, сэр. Официантки очень рассердятся, они подумают, что я пытаюсь увести у них из-под носа чаевые.
— Сколько тебе лет, Чико?
— Двадцать один.
— Брось заливать, дружок.
Лицо паренька стало пунцовым.
— Мне двадцать один, — повторил он и вновь принялся за работу.
Прошло пять минут. Вторая официантка, обслуживавшая задние кабинки, пару раз бросила взгляд в сторону Филдинга, но не подошла. Не подошла к нему и миссис Брустер, которая протирала фартуком решетку для гриля.
Наконец появилась Хуанита. На ее лице лежал свежий слой пудры, губы подкрашены. Она так старательно подводила карандашом глаза, что напоминала шахтера, проработавшего в забое не один десяток лет. Она отреагировала на его появление, слегка вильнув задом. Так молодая кобыла помахивает хвостом, узнав кого-то знакомого или проявив неожиданный интерес.
— Снова появился, — сказала она без намека на улыбку.