— Подсознательно ты все равно помнила, — возразил Адам. — Твой сон это подтверждает. Даты на могильном камне и на первом чеке миссис Розарио совпадают. В этот же день Хуанита уехала из города, а Джим, возможно, признался тебе во всем. Верно?
— Я не знаю, я ничего не знаю.
— Попробуй вспомнить. Где ты была в тот день?
— Я работала. В клинике.
— Что произошло после того, как ты окончила работу?
— Я поехала домой. Наверное…
— На чем?
— На своей машине. Впрочем, нет. — Она вглядывалась в воду так, будто там, где-то в глубине, таились ее воспоминания. — За мной заехал Джим. Он ждал меня в машине. Я вышла через служебный ход и пошла через всю автостоянку. Тут я и увидела, как из его машины выходит молодая женщина. Я не раз встречала ее — она была одной из наших пациенток, — но особого внимания не обращала. Я и тогда бы на нее не взглянула, если б она не беседовала с Джимом. К тому же бросалось в глаза, что она на последнем месяце беременности. Джим открыл мне дверцу машины…
— Кто эта девушка? — спросила Дэйзи.
— Ее зовут Хуанита Гарсиа.
— Надеюсь, место в палате ей уже готово.
— Я тоже на это надеюсь.
— У тебя что-то бледный вид, Джим. Ты здоров?
Он наклонился к ней и взял за руку с такой силой, что сразу же онемели пальцы.
— Послушай, Дэйзи. Я тебя люблю. Ты ведь всегда будешь об этом помнить? Я люблю тебя. Обещай, что будешь об этом помнить. Я сделаю все, что в моих силах, ты будешь счастлива.
— Что с тобой, Джим? Ты никогда так со мной не разговаривал. Можно подумать, ты собираешься умереть.
— Эта женщина… Ее ребенок… Я должен тебе сказать…
— Я ничего не хочу об этом слышать. — Она отвернулась и с привычной улыбкой посмотрела в окно машины, улыбкой, появлявшейся у нее с самого утра и исчезавшей лишь с вечерним умыванием. — Так рано стемнело. Как жаль, что за весь год не удается накопить достаточно дневного времени.
— Дэйзи, послушай. Ничто не изменится, никаких скандалов не будет. Она в ближайшее время уедет из города.
— В газете пишут, завтра в горах снова выпадет снег.
— Дэйзи, дай мне объяснить все по порядку.
— Горы выглядят намного привлекательнее в этих снежных шапочках.
Часть III
Незнакомец
17. Мне незачем жить. Но я прохожу сквозь череду дней,
закованный в собственное тело, я уже давно хочу
сбросить эту кожу, чтобы снова увидеть вас,
моих самых любимых, тебя и Аду
Они побывали уже в пяти барах, и Филдинг изрядно утомился от беспрерывного передвижения с места на место. Но Хуанита была настроена двигаться дальше. Она даже садилась на самый краешек табурета, словно ждала, что внутри у нее раздастся сигнал отправления и она помчится дальше.
Ту-ту-у-у-у…
— Ради всего святого, неужели ты не можешь остановиться? — взмолился Филдинг. Выпитое начинало сказываться. Правда, не на голове — разум его оставался по-прежнему острым и ясным, он был переполнен шутками и ценнейшими сведениями, а вот ноги подкачали. Они постарели, и им было трудно таскать его тело по многочисленным забегаловкам. Ноги жаждали покоя, в то время как ум усиленно трудился, обрушивая на Хуаниту, бармена, парня у стойки потоки обильной информации. Конечно, никто не подходил ему по уровню. Он должен был опускаться до них. Но они внимательно слушали и прекрасно понимали, что имеют дело с джентльменом старой школы.
— В какой же такой школе ты учился? — поинтересовался бармен, подмигнув при этом незаметно левым глазом Хуаните.
— Ты не понял, дружище, — снисходительно пояснил Филдинг. — Я говорил не о конкретной школе. Это фигура речи.
— Ну-ну…
— Это совершенно точно. Кстати, о старой школе. Уинстон Черчилль учился в Хэрроу. Ты вот знаешь, как зовут тех, кто учился в Хэрроу?
— Догадываюсь, что их называют так же, как и всех остальных простых смертных.
— Ни в коем случае! Их зовут хэрровианцы.
— Быть того не может!
— Ей-Богу!
— Приятель твой явно окосел, — сказал бармен Хуаните.
Молодая женщина презрительно поглядела на говорившего:
— С ним все в порядке. Он всегда так разговаривает. Эй, Фостер, ты что, окосел?
— Нисколько, — ответил Филдинг. — Я в прекрасной форме. А как ты себя чувствуешь, дорогая?
— Очень болят ноги.
— Ну так сними туфли.