— Последнее время добровольцы у нас нечастые гости, — сказал Клод. — Говорят, что на Аляске их поток не ослабевает, но здесь… Атлантика стала слишком опасна. На каком судне вы прибыли?
— На «Гамзе», — сказал Женя. Эту информацию было несложно проверить, так что врать и утаивать смысла не было.
— Значит, старина Юсуф все еще ходит в рейсы? — усмехнулся Клод. — Надо будет навестить его, пока он снова не вышел в море.
— Вы знакомы?
— Я работаю в порту уже больше тридцати лет, — сообщил Клод. — Раньше к нам приходило много кораблей, а сейчас только считанные единицы решаются на такой переход, и половина из них до пункта назначения не добирается. Чертовы узкоглазые, чертова война…
А может быть, просто не стоило сидеть и наблюдать, как империя захватывает Европу, полагаясь на то, что океан встанет на пути цинтов непреодолимой преградой? Может быть, стоило вмешаться, когда нынешний враг напал на СССР? Может быть, стоило хоть что-то сделать, когда цинты захватывали Азию?
Но вслух, разумеется, я ничего говорить не стал. Не Клод несет ответственность за политику государства. Точнее, не один только Клод.
Двери бара открылись, и к нам присоединился еще один человек весьма колоритного вида. Он был высок и худощав, носил длинный, почти до самой земли, темно-коричневый кожаный плащ, кожаные штаны и прочные армейские ботинки с высокой шнуровкой. Его длинные черные волосы были собраны в конский хвост, который торчал из-под черной шляпы.
Он подошел к барной стойке, и несмотря на то, что он тоже был призывного возраста и не на фронте, Мадлен улыбнулась ему.
— Двойной бурбон, — попросил он низким зычным голосом.
— Конечно, брат Пит, — она тут же налила ему в стакан втрое больше, чем до этого нам, и не стала просить денег вперед.
Он взгромоздился на табурет, тяжело облокотился на стойку и принялся цедить бурбон мелкими глотками, словно это было не дрянное местное пойло, а настоящий французский коньяк.
— Так что насчет гостиницы? — спросил Женя у пожилого Клода.
— В припортовых кварталах осталось не так уж много гостиниц, — сказал Клод. — Какие-то разбомбили во время последнего налета, какие-то просто закрылись. Не так уж много путешественников сходит на берег в Галифаксе, а моряки предпочитают ночевать на кораблях.
— Почему? — спросил Женя.
— Из-за рекрутеров, — объяснил Клод. — Это днем они вежливо здороваются и проверяют документы, ночью у них разговор короткий, мешок на голову и в фургон. Ты и очухаться не успеешь, как обнаружишь, что сидишь в окопе, в руках у тебя автомат, а с фланга на тебя прут узкоглазые, которым вообще все равно, какое у тебя гражданство.
— Я думал, фронт держится на добровольцах, — сказал Женя.
— Фронт держится на честном слове, — сказал Клод. — А добровольцы тут все, только не все об этом знают.
Брат Пит сидел на табурете, глядя прямо перед собой. Я допил свой бурбон, перевел дыхание и попросил у Жени пять долларов. Тот нехотя снова полез в свой бумажник.
Я хлопнул купюрой о доску стойки и попросил повторить. Мадлен достала новый стакан, снова налила мне жидкости едва ли на два пальца, и я вернулся за столик.
— Гостиница есть на соседней улице, — сообщил мне Женя.
— Отлично, — сказал я. — Иди и сними нам номер. Там и встретимся. Предупреди, что я буду позже.
— Что ты задумал? — спросил он.
— Пока посижу здесь, — сказал я.
— Денег много не дам, — предупредил мой скаредный спутник. — Мы, в конце концов, не для того сюда плыли, чтобы ты в барах надирался…
— Уходи, — сказал я и пнул его ногой под столом. Сначала хотел легонько, но в последний момент решил не сдерживаться. Женя ойкнул, сунул мне в руку несколько купюр и отправился снимать нам номер. Я был благодарен ему за то, что он не стал задавать лишних вопросов.
Хотя бы сейчас.
— Я тоже, пожалуй, пойду, — сказал Клод. — Моя-то старуха уже давно с работы меня заждалась.
— Хорошего вечера, — буркнул я.
— Будь осторожнее на улицах после наступления темноты, — посоветовал он.
Оставшись один, я допил бурбон и сразу же попросил Сэма меня протрезвить. Меня словно окатило волной свежести, только изнутри, вместе с опьянением она вымыла из меня и усталость, и я сразу стал чувствовать себя лучше.
Как будто только что проснулся в своей кровати и впереди у меня был прекрасный день.
«Тоже заметил, да?» — спросил Сэм.
«Разумеется».
Брат Пит сидел, положив руки на стойку, и пока я ждал свой напиток, я успел увидеть татуировку на его левом запястье. Это была надпись на латыни.
«И аз воздам».
Но примечателен был не сам текст, а шрифт, которым он был начертан. Может быть, конечно, это было простым совпадением, но шрифт на татуировке в точности совпадал со шрифтом надписи на обрезе, фотографию которого показывал мне Ван Хенг.