- И все это – тревожные сигналы, - говорила она. – Я сама говорю об этом родителям.
- Я ничего не сделала, - возразила я, наконец. – Я опоздала всего лишь на двадцать минут, мама!
- Это не оправдание, и ты прекрасно это понимаешь, - она замолкла, когда к нам подошел официант с тарелкой хлеба, затем заговорила вновь. – Он тебе не подходит.
Как будто он был едой. Не апельсином или зеленым перцем, а большим «Сникерсом», который никак не подходит для правильного питания.
- Ты даже не знаешь его.
- Но ведь ты отказываешься говорить о нем! – воскликнула она, взмахнув салфеткой. – Я бесконечное множество раз давала тебе возможность доказать, что я неправа. Я пыталась начать диалог…
- Я не хочу диалога, - возразила я. – Ты уже составила свое мнение: ты ненавидишь его! А он в этом не виноват.
- Мне известно вот что, - она наклонилась ко мне, - он гоняет, как маньяк. Он не из Лейквью. И ты сделаешь все ради него, даже если тебе придется лгать мне и своему отцу. Чего я не знаю, так это того, насколько далеко у вас все зашло, употребляете ли вы наркотики или бог знает, что еще.
- Наркотики? – повторила я и рассмеялась. – Боже мой, ты всегда думаешь, что везде все связано с наркотиками!
Мама не улыбнулась.
- Твой отец и я, - тихо произнесла она, - обсудили все это. И мы решили, что ты больше не будешь видеться с ним.
- Что? – переспросила я. – Вы не можете, - в животе появилось неприятное чувство. – Вы не можете решать за меня!
- Галлея, твое поведение просто не оставляло нам выбора, - мама выпрямилась на стуле, скрестив руки на груди.
Все шло не так, как ей хотелось, это я сразу поняла. Мы были не в ее офисе, а я не была ее пациенткой, так что она не могла просто так диктовать мне, что делать. Но я знала, чего она ждет. Что я приму ее «советы», как большое одолжение.
- Галлея, я не думаю, что ты понимаешь, как легко совершить ошибку, за которую придется долго расплачиваться. Всего один неверный выбор, и…
- Ты снова говоришь о Скарлетт, - перебила я, покачав головой. Я устала от этого, устала от ссор и бесконечных попыток защититься от той, кто, вроде как, должны бы быть самым понимающим человеком на свете.
- Нет, - возразила мама, - я говорю о тебе и о том, что ты попала под дурное влияние. И о твоем риске совершить что-то, к чему ты окажешься не готова. Ты ведь не знаешь, во что впутался этот Мэйкон.
Меня разозлило, как она произносит его имя. И вообще, с чего она взяла, что он во что-то «впутался»?!
- Есть множество опасностей, а ты так неопытна. И ты очень похожа на меня, Галлея. Ты тоже склонна видеть людей в лучшем свете, чем следовало бы.
Я сидела, глядя на маму, на выражение ее лица, когда она говорила это, и внутри меня поднимался гнев. Она говорила обо мне так, словно я была паззлом, который она собирала, и всегда знала, где должен находиться любой из фрагментов. Если она не могла привязать меня к себе, она пыталась сделать так, чтобы я всегда была на расстоянии вытянутой руки.
- Это неправда, - медленно проговорила я, уже зная, что сейчас скажу что-то ужасное, что поставит точку в этом разговоре, но останавливаться не собиралась. Я встала, отодвигая стул. – Я не попала под дурное влияние, я не неопытная, и я не похожа на тебя.
Все. Черта под нашим диалогом проведена. Мамино лицо стало пустым, на нем застыло шокированное выражение, как будто я ударила ее. Ты хотела дистанции, подумала я, так вот. Получи.
Мама откинулась на спинку стула и, понизив голос, сказала:
- Сядь, Галлея. Сейчас же.
Я продолжала стоять, думая о том, чтобы выбежать на улицу и потеряться во множестве улиц и аллей, а затем прибежать в пентхаус Мэйкона, чтобы никогда больше его не покидать.
- Сядь, - снова сказала мама. Она смотрела поверх моей головы, куда-то на парковку, моргая, и я слышала ее глубокие вдохи.
И я села, а мама взяла салфетку и вытерла губы, затем махнула официанту. Мы расплатились и, так и не сказав ни слова, пошли к машине. Всю дорогу домой я смотрела в окно, наблюдая за скользящими мимо нас домами и думая о поездке в Большой Каньон и том, как все изменилось с тех пор.
Когда мы остановились напротив нашего дома, нам встретился Стив, выбирающийся из своей машины, припаркованной перед домом Скарлетт. Он, как обычно, держал в руках букет и был одет в жакет с декоративными погонами на плечах. Но в этот раз мне не потребовалось намеков Скарлетт, чтобы заметить еще одно доказательство существование Влада: ботинки. Не обычные, нет, большие, кожаные, на толстой подошве и с пряжками. Я сразу же представила, как он звенят друг о друга при каждом его шаге, но, оставаясь в машине, я так и не узнала, была ли права. Ботинки воина – они одновременно и не сочетались с его повседневным обликом, и, каким-то странным образом невероятно подходили ему. Когда мы вышли из машины, он помахал нам, и мама, все еще раздраженная, все же подняла руку в ответ и нацепила на лицо «улыбку для соседей».
Мы все еще молчали, войдя в дом и пройдя на кухню, где папа стоял спиной к нам, держа в руках телефон. Стоило ему обернуться, как я поняла – что-то случилось.
- Подождите, - сказал он в трубку, затем прикрыл ее рукой. – Джули. Это твоя мама.
Мама положила на тумбочку сумку.
- Что? Что случилось?
- Она упала, дома. И… Ей было плохо, дорогая. Ее нашла соседка, она и осталась с ней на какое-то время.
- Упала? – мамин голос подскочил.
- Это доктор Роббинс, - папа протянул ей трубку. – Я возьму другой телефон и буду звонить насчет вылета.
Глубоко вдохнув, мама взяла трубку, а папа, сжав ей плечо, затем направился в свой кабинет. Я же просто стояла в дверном проходе, задержав дыхание.
- Алло, это Джули Кук. Да, мой муж сказал… Я понимаю. Вы знаете, когда это произошло? Да. Да, конечно.
Все это время мама смотрела на меня. Но на самом деле ее взгляд был направлен куда-то сквозь меня. Ее глаза просто остановились на мне, больше не двигаясь никуда.
- Мой муж сейчас узнает расписание полетов, так что я буду так скоро, как только смогу. Ей больно?.. Ох, хорошо, конечно. Значит, опреация завтра в шесть, и я… Я приеду, как только смогу. Хорошо. Большое спасибо. До свидания.
Мама отключилась и отвернулась от меня, просто застыв на месте, все еще опустив одну руку на телефон. Я видела, как напряглась ее спина, лопатки остро выпирали под свитером.
- Твоя бабушка пострадала, - тихо сказала она, все еще не оборачиваясь. – Она упала и сломала несколько ребер. Завтра ей будут делать операцию. Она провела много времени одна, прежде чем ее обнаружила соседка, - на последнем предложении ее голос задрожал.
- С ней все будет в порядке? - Из кабинета доносился папин голос, спрашивающий об отправлении и прибытии, цены на первый класс и мест, где можно остановиться. – Мам?
Ее плечи поднялись и снова упали – один глубокий вдох – затем она обернулась. Ее лицо было белым, как простыня.
- Я не знаю, милая. Нам остается лишь ждать.
- Мама, - начала я, желая хоть как-то уменьшить огромную пропасть между нами, которую я сама создала, не желая разделить с ней Мэйкона. Не желая разделить с ней свою жизнь.
- Джули, - папа вышел к нам, и его голос показался мне чересчур громким, - есть рейс, вылет через час, но дорога до Балтимора займет много времени. Это лучшее, что удалось найти.
- Хорошо, - тихо сказала мама. – Закажи мне билет. Я пойду собираться.
- Мама, - снова начала я, - я просто…
- Милая, нет времени, - сказала она, быстро проходя мимо меня и мимоходом потрепав меня по плечу, - мне нужно уложить вещи.
Так что я пошла в комнату и села на кровать, положив тетрадь с домашней работой по математике на колени и оставив дверь открытой. Я слышала, как дверь в мамину комнату открывается и закрывается, она собирает сумку, а папа внизу все еще разговаривает по телефону. Время от времени в маминой комнате все затихало, и эта тишина была хуже всего. В эти моменты я вытягивала шею, надеясь уловить хоть слово, хоть пол-звука. На самом деле я знала, что происходит – мама беззвучно плачет.