С этой мыслью, в этом инстинктивном противления злу, а не в мистическом каком-нибудь экстазе или от понимания неких философских истин, люди и приходят крепче всего, убежденней всего к Богу. Авели приходят к вере, понимая себя людьми именно что неподобными тем, от которых происходит все это зло. Каины отходят к Сатане. Созданные Богом или произошедшие от обезьяны они - преступник и жертва - двойники, а не близнецы, и потому ответ на вопрос о происхождении людей, заданный в таком противопоставлении, вовсе не устанавливает его источника. Но из одного лона произошли Авель и Каин, убиенный и его убийца. Произошли уже-то из любви и плотского греха, один принося в мир любовь братскую, а другой - грех, братоубийство.
Добро и зло - есть разные понятия разных биологических видов людей об одном и том же: о справедливости.
Люди перевосоздают мир уже по своему образу и подобию - по справедливости - получая жизнь в нем как свободу к действию, и перво-наперво плодят в этом мире себе подобных. Человек сотворен в утробе, ее покоем. В ней он уже существует, живет еще прежде своего рождения на свет. Это существо исторгается родовой мукой из этого рая, но ведь и не рождается - а, кажется, что утроба, где и было ему хорошо, в которой и было оно сотворено, избавляется от него как от бремени. Рождение - это отторжение утробой своего же плода, избавление не то, что от сотворенного по тому же образу и подобию, а вызревшего в это полное подобие и как раз в тот момент, когда оно, подобие это, достигнуто. И такое отторжение - по сути наказание, насилие, вопиющая несправедливость - неотвратимо. Рожденный действует в мире с той же физиологической неотвратимостью, высвобождая любовь и грех, которыми был сотворен и что покоились в нем, когда и он покоился в утробе. Первым новорожденным на земле был Каин, первенец Адама и Евы. Но все равно был пусть и не библейский, но первенец, кто первый испытал это наказание - и первый, кто в уже-то несправедливом мире, где не мог он быть единственно любимым сыном, не возлюбил своего брата, но убил. Эта месть также неотвратима, как и наказание, когда отторгли в мир и даже в нем не дали быть единственно любимым, то есть будто бы снова отторгли рождением еще одного такого же существа. Бог же спросит: Каин, где твой брат Авель? Не отторгнет, не накажет - а откроет тайну, что оставлена в мире возможность освободиться от греха и что кроется она в самом человеке, в его душе.
Неотвратимое, даже содеянное может быть обращено в ничто, если человек спасет душу. Будто бы не было вины человека в том, что он убил - она в том, если содеянное умолчишь и не спасешь своей души. Бог спасает душу человека, но не значит ли, что только душу и признает Он в человеке своим творением? Тем, что создано по его образу и подобию, что единственно Ему и дорого в этом существе? Спасенная душа для Бога оказывается более действительной, чем душа загубленная, а большей справедливостью - простить, а не мстить смертью за смерть! Согласно Его воле, Каин не мог быть убит. Но ведь и люди, движимые выживанием, не могут быть убиты и остаются жить, так как убивают сами и отнимают чью-то жизнь еще прежде, чем отнятой может быть их собственная. Без спасения души оставляешь себе одно лишь судорожное выживание и страх наказания. Наказание же - это неподлинное искупление того зла, которое совершил человек, потому что в нем-то и нет никакого пути к спасению. Страх, то есть неотвратимость наказания, не успокоит души, но успокоит возможность прощения, самоочищения - будто бы возвращения того, что было исторгнуто, к покою справедливости и любви. Человек способен переродиться, а это и значит, что творение способно перевосоздать себя, равно как люди способны всегда перевосоздать мир, который был и до них. Но покой справедливости, всеобщее счастье оказываются недостижимым при подневольном равенстве и успокоении, людей. Они должны наступить с покоем общей воли, со счастьем всех и каждого, а не с победой того или иного большинства людей над тем или иным меньшинством, иначе станут наказанием и местью.
Достижимо ли это?
Человек рождается в мир, получая свободу действия, а ищет в нем покоя справедливости, то есть ищет рая небесного на земле, превращая ее что ни время в ад. Верой в спасение решается этот вопрос в прощении и любви, но, значит, и решается в главном все же не людьми, как и зов об этом пришел не от людей - а свыше. Значит, рай существует и достижим, но его нельзя добыть по справедливости, а можно только получить как прощение - и если получить, то откуда же как не свыше? Он не дается с той же неотвратимостью, что жизнь или смерть. Обретение покоя со смертью, в смерти, уход уже из жизни, повторяет по сути своей акт рождения - только утроба избавляется от своего подобия, а мир уже, наверное, от своего. Но тех, кто очиститься любовью и прощением от грехов, рождение и смерть выводят к воскрешению и бессмертию. Значит жизнь - это путь преображения, путь подлинного уподобления своему Создателю. Или путь отторжения от Него, путь в некуда - в ад и на земле, и свыше.
И такое продолжение жизни для тех, в чьих душах борются любовь и ненависть, зависть и бескорыстие, низость и стыд, должно представляться куда более действительным и даже естественным, чем откопанный где-то в вечной мерзлоте почерненный череп человекообразной обезьяны и несколько каменных орудий то ли труда, то ли убийства, найденных там же, в ее могиле, когда все это выставляют напоказ как вещественное доказательство того, что весь путь человечества ведет только в эту же обезьянью могилу.