Кто-то засмеялся. Кто-то громко спросил: «Что это бабе причудилось?»
Ярина заставила себя взглянуть на Мазура и увидела его безмерно удивленное, ничего не понимающее лицо.
Рука дрогнула, и корешок упал. Ошеломленная, она смотрела на Мазура, но взгляд ее становился все мягче, добрее. Обернулась к залу. Несколько сот человек не спускали с нее веселых, удивленных и нетерпеливых глаз.
Шум нарастал. Если уж Ярина вышла на люди, так она скажет. Уж понюхает кто-то хрену!
— Говорите, Ярина!
— Выкладывай, баба, как на духу!..
— Слушаем, слушаем!..
— Не о чем мне говорить, — твердо вымолвила Ярина. — Веренчук скажет.
И пошла на свое место.
Зал загудел, зашевелился. И снова стих.
Ярина не видела, как Веренчук неверным шагом, словно его толкали в спину, шел между рядов. Не видела, каким яростным взглядом встретил его сжавшийся, как пружина, и побледневший Мазур.
Она сидела в углу и утирала слезы жесткой, заскорузлой ладонью.
КОГДА СОМКНУТСЯ КРОНЫ
1
Микола Кардаш проводил глазами поезд и оглянулся. Ничего не изменилось на маленькой станции Крутояровка за минувшие годы. Тишь, безлюдье. Трудно поверить, что отсюда всего час езды до большого города.
Все та же Крутояровка… Только новый забор вокруг станционного здания да деревья подросли.
Было холодное утро. Но апрель есть апрель, и Кардаш расстегнул пальто, сдвинул кепку на затылок и глубоко вдохнул влажный воздух, напоенный острым запахом талой земли. Вскинув чемоданчик на плечо, он ровным шагом человека, привыкшего много ходить пешком, двинулся по утоптанной тропинке, что вилась рядом с мощеной выщербленной дорогой.
Грузовая машина, заплесканная весенними лужами, проскочила мимо него и остановилась; в утробе ее что-то хрипло, простуженно продолжало ворчать.
— Вам в район? Садитесь! — крикнул шофер, выглянув в открытое оконце. — Только раз-два…
— Нет, я на опытную станцию, — неторопливо ответил Кардаш.
— А, на хутор! Так это по пути…
Кардаш одним махом очутился в кузове. Машина двинулась, раскачиваясь на выбитом булыжнике. Вместе с ней раскачивался из стороны в сторону Кардаш; он стоял, широко расставив ноги, держась руками за кабину.
Минут через двадцать машина остановилась на развилке. Кардаш соскочил на землю, поблагодарил шофера и угостил его папиросами. Когда машина уже отъехала, Кардаш вспомнил случайно брошенное словцо «хутор» и рассмеялся.
Крутояровская научно-исследовательская станция предстала перед ним в скудной красе ранней весны, когда деревья еще стоят оголенные, а домики на пригорке, кажется, съежились от холода и повернулись бочком, чтоб степной ветер не бил им в лицо.
Возле одного из домиков, тоже съежившись, стояла молодая женщина в синем пальто с меховым воротником. Заслышав шаги, она обернулась и, прежде чем Кардаш успел ее узнать, вскрикнула:
— Коля?..
Весело и чуть лукаво улыбаясь, женщина шагнула ему навстречу.
— Пешком? Конечно, — покачала она головой. — Микола Кардаш в своем репертуаре. Тебя же предупредили, чтоб ехал до города. Оттуда машины, автобус…
— Здравствуй, Тоня, — сдержанно улыбнулся Кардаш и посмотрел на нее, не испытывая ни волнения, ни неловкости. Тоня была такая же красивая, как и раньше, только лицо немного пополнело и в чем-то изменилось, может быть, и к лучшему, но перемена эта сделала его чужим.
Кардаш отвел взгляд. А Тоня жадно, даже бесцеремонно разглядывала его.
— У-у, какой черный!.. Поджаривают тебя там или ты изнутри горишь? — сказала она.
— Сам горю.
— Конечно. Ни минуты покоя. Такой же хороший и…
— И такой же дурак, — договорил Кардаш.
Тоня засмеялась.
— Нет, Микола… Помнишь, я когда-то тебе говорила: умный дурак. Единство противоположностей. Вот и сейчас — прийти пешком…
Она развела руками, глядя на него все с той же улыбкой и любопытством в глазах, которые, казалось, о чем-то вспоминали и, возможно, жалели.
А он отлично помнил, что перед ним стоит уже не Тоня Гордиенко, а Антонина Шавловская, и ни о чем не хотел вспоминать.
— Ой, Коля… — вглядываясь в его лицо, начала она и умолкла.
Кардаш тоже молчал, не желая вызывать ее на разговоры о прошлом.
Тоня покачала головой и вздохнула.
— Боже, как ты был в меня влюблен! — вдруг сказала она, не скрывая чисто женской гордости. — А я…
Кардаш пожал плечами и посмотрел в ее серые глаза, искрившиеся кокетством.