— Дела давно минувших дней.
— Тебе неприятно даже вспоминать? — с явной обидой в голосе спросила она. — Неужели тебе неприятно? А я иногда вспоминаю… Ах, Коля, я, наверно, полюбила бы тебя, как никого на свете, если бы…
— Знаю: если бы я был не такой, — быстро проговорил Кардаш и сухо добавил: — Четыре года назад ты мне довольно вразумительно это объяснила.
Тонины глаза погасли.
— Ты изменился, Микола.
— Бесспорно.
— Женат?
— Нет… Я рад, что у тебя все в порядке. Это здесь вы живете? — спросил Кардаш, бросив рассеянный взгляд на нарядный домик. — Шавловский у себя?
— Там, — она показала рукой куда-то в сторону, и снова в глазах ее вспыхнуло любопытство; она хотела было о чем-то спросить.
Но Кардаш опередил ее:
— А как те клены, что мы с тобой посадили? Растут?
— Растут, — машинально подтвердила Тоня и вдруг рассмеялась: — Ой, Коля… Помнишь, ты говорил мне: «Я слышу, как дерево растет… Стану вот так, приложу ухо к стволу и слышу: растет, наливается соками земли…» Ой, фантазер! А сколько раз, бывало, я дерну тебя за рукав и спрошу: «Микола, что я только что говорила?» Ты покраснеешь, как школьник, не выучивший урока, и виновато бормочешь: «Прости, Тоня, я не слышал». — «Беда мне с тобой, кого же ты слушаешь: дерево или меня?»
Она замолчала. Еще минуту назад веселая, задорная улыбка стала грустной. Тоня напрасно ловила его взгляд.
— Потом ты спросил: «Тоня, знаешь, что такое дерево?» Я ответила: «Дерево, Коля, и есть дерево. И не растекайся мыслию по древу…» А ты рассердился: «Нет, дерево — это песня. Вот иду я степью. Унылая, выжженная степь, глазу не на чем остановиться. Вдруг вижу — тополь. Высокий-высокий! Словно запев. А дальше лесная полоса — это уже песня в полный голос. Иду, пою вместе с ней». Хорошо ты пел, Коля. «Ой, не шуми, луже, зеленый байраче…»
— У тебя отличная память, — иронически заметил Кардаш.
Тоня прикусила губу. Искорки в ее глазах медленно погасли. Он услышал печальное, почти горькое:
— Ты изменился, Коля… И виски серебрятся.
— Невелика беда… Ну что ж, надо идти к начальству.
— Тебе приготовили комнату в доме для приезжих, — сказала Тоня. — Оставь там чемодан.
— Чудесно!
Она засмеялась.
— Если б тебе сказали: «Микола, спать будешь пока вон в том гнезде на осокоре», ты бы так же ответил: «Чудесно!»
Кардаш смерил взглядом дерево и сказал:
— Высоконько… А лестница есть?
— Нету. Единственное препятствие… А вот и наш «газик» бежит, — встрепенулась Тоня и, снова бросив лукавый взгляд, добавила: — Не думай, что тебя поджидала. Еду в город.
Вдруг она посмотрела вокруг и, уже не глядя на него, тихо сказала:
— Леонид ничего не знает о нашей прежней… дружбе… И я думаю…
— Безусловно, — поспешно отозвался Кардаш. — Я не собираюсь устраивать вечера воспоминаний.
Обитый зеленой фанерой «газик» подкатил к самой калитке. Уже усевшись в машину, Тоня крикнула:
— Ты знаешь, что Ирина Бачинская у нас? Мы с ней вместе в лаборатории…
— Ирина? — удивился Кардаш. — Она здесь?.. Передай ей привет.
— Как это привет? Ты ее сам увидишь. Мы с ней как-то тебя вспоминали.
«Газик» умчался в город. А Кардаш, направляясь к дому для приезжих, все же припомнил то, о чем давно не позволял себе думать.
2
Тоня сказала правду. Он был влюблен, что называется, по уши. И в то же время его раздирали отчаяние и злость. Он страдал и был счастлив. Даже теперь Кардаш не мог бы сказать, что было жарче: первые поцелуи или споры и несогласия.
— Что ты будешь делать, когда посадишь лесные полосы? — как-то спросила его Тоня.
Кардаш ответил, ни минуты не колеблясь (он об этом не раз думал):
— Поселю в садах и лесах миллионы птиц. Пускай гнездятся, поют, уничтожают вредителей. Знаешь, Тоня, как это чудесно — слушать птичий гомон. Щебечут, щелкают, свистят, крякают, стрекочут, цвиринькают — каждая на свой лад. А вместе — прекрасный хор. Я хочу, чтоб в моих лесных полосах и рощах стаями подымались скворцы, чтоб летали горлинки, соловьи, кукушки и синицы, чтоб удод там жил и чернолобый сорокопут…
Тоня покачала головой:
— Сам ты чернолобый сорокопут! Ой, фантазер… Я уверена, что такой птицы вообще не существует. — Потом насмешливо спросила: — А как же ты их приманишь? Щелкать станешь, как соловей, или куковать кукушкой?
— Щелкать, — серьезно ответил Кардаш. — Это у меня хорошо получается. А кроме того, буду делать гнездилища для скворцов, для синиц. Этакие односемейные птичьи домики. Пожалуйста, занимайте без ордера, квартирной платы не берем… Знаешь, Тоня, из чего еще могут получиться отличные гнезда? Из того сорта тыквы, которая похожа на бутылку или кубышку. Для гнездящихся в дуплах это находка. Я научу школьников приваживать птиц, строить им жилье. Представь себе: каждую весну собираю миллион чернявых, белобрысых, рыженьких мальчишек и девчонок — и айда в лес. Щебечут птицы, щебечет мелюзга. Только слушай и радуйся.