Кардаш отрицательно покачал головой.
— Спасибо…
— Друг мой…
— Я вас глубоко уважаю, — сказал Кардаш, — и потому не разрешу себе в вашем доме… как следует закончить этот разговор. Простите, Панас Юрьевич, я пойду.
Панас Юрьевич тряхнул головой, внимательно посмотрел на Кардаша и развел руками:
— Что с вами поделаешь… Ладно, завтра поговорим.
— Завтра утром я уеду.
— Торопитесь? — нахмурился Панас Юрьевич и сказал решительно, даже сердито: — Я хочу, чтобы вы знали одно: наш разговор остается в силе. Вы здесь нужны. Понимаете? Нужны больше, нежели кто-либо другой. Я буду ждать вашего приезда.
Кардаш пожал плечами.
— Подумаю…
В дверь заглянула Анастасия Михайловна.
— Вот куда они спрятались… Чай на столе.
Панас Юрьевич поспешил Кардашу на помощь. — Микола Игнатьевич очень устал. Отпустим его. — Ну что это! — с искренним огорчением воскликнула хозяйка. — А мои пироги?
— Спасибо, спасибо вам за все, — пробормотал Кардаш. — Будьте здоровы.
Панас Юрьевич проводил его до калитки.
— Я позвоню шоферу. Вас отвезут в город, — сказал он.
— Спасибо, Панас Юрьевич. — Кардаш еще раз пожал ему руку.
…Когда гости разошлись, Панас Юрьевич сказал жене:
— Люблю карасей, которые идеалисты…
Возмущенный рассказ Вакуленко Ирина выслушала, не проронив ни слова.
— Как это вам понравится? — спросил он, заглядывая ей в лицо. — Сразу же набросился на Шавловского, точно тигр из джунглей… Я не расслышал, что Кардаш ему сказал, но у Шавловского щеки задергались, будто его наградили двумя добрыми оплеухами. Что он ему сказал? Сумасшедший!.. Надо же понимать: если бы не Шавловский, другой бы написал. Да еще аляповато, грубо… У Шавловского хоть какая-то видимость аргументации была… Ну-ну!
— Значит, виноват во всем Кардаш? — тихо спросила Ирина.
— Что вы! — воскликнул Вакуленко. — Я не виню и Кардаша. Его, конечно, очень задела эта история. Но нельзя же так…
Ирина шла медленно, о чем-то раздумывая.
— Нельзя так, — повторила она. — Как нельзя?
— Он сам себе вредит.
— Чем?
Вакуленко хмыкнул:
— Есть, дорогая Ирина, такая мудрая восточная поговорка: «Если, направляясь куда-нибудь, ты по дороге будешь бросать камень в каждую собаку, которая залает на тебя, ты никогда не достигнешь цели».
Маленькая уличка кончилась, дальше лежало опытное поле, за ним — невидимая в темноте лесная полоса. Они повернули обратно. Вакуленко шел как-то боком, все заглядывая Ирине в лицо. Пенсне он давно спрятал.
Не поворачивая головы, она сказала:
— А у вас для каждой собаки кусочек колбасы в кармане?
Вакуленко отшатнулся.
— Кажется, — язвительно проговорил он, — вас покорил этот суровый рыцарь из Олешковских песков. Однако гордый рыцарь этого даже не заметил…
Вакуленко тут же пожалел, что у него вырвались эти слова: он все-таки немножко знал Ирину.
Она ответила не сразу. Шла и молчала, терзая его этим молчанием. Потом он едва расслышал сказанное про себя:
— Пошлость. Все то же… Все то же…
Тогда он заговорил горячо, даже с нежностью в голосе:
— Простите, хорошая моя Ирина. Простите. Это просто… бестактность, глупость. Забудьте…
Он замолчал. Ирина шла, глядя прямо перед собой.
— Вы должны знать, Ирина, что… В конце концов консультации с Панасом Юрьевичем — это повод. Всего лишь повод. Я приезжаю сюда только ради вас.
Не поворачивая головы и не повышая голоса, Ирина сухо проговорила:
— Не утруждайте себя в дальнейшем… Пожалуйста.
7
Кардаш подумал, что Тоня не случайно оказалась у дома для приезжих в тот момент, когда он подошел к калитке. Сейчас должна была прибыть машина, которая отвезет его в город.
— Ты уже уезжаешь? — спросила Тоня. — Почему так скоро?
Кардаш почувствовал: все это — и улыбка, и удивленный взгляд, и нарочито небрежное движение руки, в которой Тоня держала перчатку, — все это ложь.
— Надо, — сказал он. — Спешу…
— Когда приедешь насовсем?
— Не знаю… Возможно, не приеду вовсе.
Тоня схватила его за руку.
— Микола, как тебе не стыдно! Неужто из-за такой мелочи…
— Мелочь?.. — чуть заметно усмехнулся Кардаш. — Пусть так.