— Что обсудить? Зачем?
— Как это зачем? — Зинаида Кирилловна потрясена. — Чтоб предупредить, чтоб воспитывать…
— Погоди! А если, предположим, кто-нибудь не захочет рассказать нам «все», что тогда? Допытывать его «с пристрастием» или подсматривать в замочную скважину?
Она отвечает поучительно и даже с жалостью:
— У тебя явно извращенные взгляды на воспитательную работу. И скажу тебе откровенно: не случайно эта работа в нашем коллективе запущена. — Зинаида Кирилловна добавляет с ударением: — За последнее время…
Это означает: «С тех пор, как ты стал секретарем».
Она встает и, выходя из комнаты, холодно говорит:
— Мое мнение тебе известно, и я думаю, что ты сделаешь надлежащие выводы.
Несколько минут я бессмысленно смотрю в окно. Рабочее настроение погублено. Чувствую, что и в самом деле воспитательная работа запущена. Иначе откуда у меня это дикое желание грохнуть кулаком по столу и выругаться.
Хорошо, что сейчас обеденный перерыв. Есть время, чтобы успокоиться.
В буфете уже людно. За угловым столиком сидят Диденко, Люся и еще двое наших товарищей. Они зовут меня к себе. Заказываем сосиски и кофе. Аппетит у всех волчий. Мы перебрасываемся шутками, смеемся. Черт возьми, мы молоды, и нам хочется смеяться! Кстати, ученые утверждают, что от всех других животных человек отличается, в частности, тем, что умеет смеяться.
Мимо нас с каменным лицом проходит Зинаида Кирилловна. Она не смотрит на меня, но это не мешает мне прочитать ее мысли: «Панибратство… Теперь понятно, почему ты не реагируешь на сигнал».
Я говорю Диденко:
— Зайди ко мне после перерыва.
Диденко приходит, смотрит мои чертежи, что-то мурлычет себе под нос и вдруг кричит:
— Здорово! Но вот здесь, — он стучит пальцем по тому месту, где черные линии сплетаются в узелок, — здесь у тебя не вышло.
Начинается спор. Диденко говорит с увлечением, одна остроумная мысль обгоняет другую. Он предлагает свой вариант главного узла, торопливо набрасывает чертеж, стирает резинкой, поправляет. Я не подготовлен к этой бешеной атаке, но тем упорнее отстаиваю свое. Разгоряченный Диденко не сдается.
Мы конструируем сложную, умную машину. Когда Диденко начинает говорить о ней, у него загораются глаза, он забывает обо всем. А я? Оказывается, я не имею права забывать, что этот самый Степан Диденко позавчера был с Люсей в кино.
— Ой-ой! — взглянув на часы, восклицает Диденко. — Заговорился…
Я перехватываю его уже у двери.
— Слушай, Степан. Я просил тебя зайти… Знаешь… — Наконец, злясь на самого себя, выпаливаю: — Третьего дня ты ходил в кино?
— Ходил!
— С Люсей?
— С Люсей.
— А неделю назад провожал ее домой?
— Провожал.
Он иронически-вопросительно смотрит на меня, и я начинаю лепетать:
— Понимаешь… Могут обратить внимание. Начнутся разговоры, сплетни. Понимаешь…
— Начхать мне на всякие сплетни, — спокойно говорит Диденко. — Ты отлично знаешь, что с Люсей я дружу уже много лет. Она мой товарищ, понимаешь? И меня не интересует, что думают об этом мещане и мещанки.
— Ну, гляди, — говорю я.
Диденко смеется…
— Гляжу! А ты запиши в протокол, что предупредил меня и этим выполнил свой отцовски-секретарский долг.
Я шутя грожу ему кулаком:
— Погоди, вот вызову на бюро!
Через минуту я снова вернулся к своим чертежам. У этого проклятого Диденко голова не соломой набита, как говаривала моя бабушка. Взглянул и с ходу обнаружил ахиллесову пяту моих расчетов. Однако, черт бы его побрал, ведь это только пятка! Если ее укрепить, конструкция еще больше выиграет. Теперь я буду сидеть до утра, грызть пальцы и карандаш до тех пор, пока не найду… Что? Меня охватывает мальчишеское желание найти свое, непременно свое и лучшее, чем у Диденко, решение.
Работа, заседания, десятки дел. Наконец, дом, семья. Голова забита с утра до ночи. И все прикидываешь: как бы это втиснуть в полнехонький мешок, называемый сутками, еще горсть работы. Не помню, на какой это планете сутки длятся тридцать часов. А тут не можешь притачать даже часочка!..
Не удивительно, что я забыл про сигнал Зинаиды Кирилловны. Забыл — и все.
Прошла неделя, еще неделя.
Однажды утром я поймал на себе ее укоризненный строгий взгляд и почувствовал: сегодня будет серьезный разговор.
Какая уж тут работа, когда ты все ждешь, что вот-вот постучат в дверь!
Она появляется после обеденного перерыва. Вздохнув, откладываю карандаш.