А перед тем звонил председатель райисполкома Сытник и разговаривал с бухгалтером, с Григорием Ивановичем. Председатель колхоза в это время был на фермах.
— Вы там посоветуйтесь и составьте списочек, — доносился издалека рокочущий басок Сытника. — Ну, Ганна Чепурная, конечно… Ну, кто там у вас еще?
Григорий Иванович улыбнулся: кроме Чепурной, начальство никого не знает.
— Не беспокойтесь, товарищ Сытник, все будет в порядке, — заверил он. — Не такое уж сложное дело…
Через полчаса вернулся председатель колхоза Цымбал. Было слышно, как он старательно отряхивал снег, топая валенками. Потом распахнулась дверь, пушистым паром заклубился воздух, и через порог перешагнул человек в кожухе, с длинноухой шапкой в руках.
— Припекает! — крякнул он, отряхнул шапку и прошел в свой кабинет.
Следом за ним в кабинет вошел Григорий Иванович. Пока Цымбал раздевался, приглаживал редкие с проседью волосы и вытирал платком куцые усы под крючковатым носом, он не сводил с бухгалтера внимательного и спокойного взгляда. Григорий Иванович рассказал ему о разговоре с Сытником.
— Терентий Борисович, вы занимайтесь планом, — сказал бухгалтер, — а я подготовлю списочек. Тогда и поговорим.
Еще не прошло года, как агроном Цымбал стал председателем колхоза «Октябрь». Он был не здешний, и так уж повелось, что с первых дней его работы в колхозе местные старожилы, в том числе и Григорий Иванович, стали советовать и подсказывать новому председателю, когда речь заходила о подборе людей. Цымбал слушал, взвешивал и из пяти или десяти разных советов и подсказок, даже удивляя этим кое-кого, умел выбрать самое верное.
Две недели назад секретарь парторганизации уехал на курсы. Заместителем его остался колхозный бухгалтер, и он немало гордился этим. Теперь, о чем бы ни зашла речь, Григорий Иванович веско вставлял свое слово.
— Ладно, — охотно согласился Цымбал. — Составляйте список. А то у меня с этим планом еще возни хватит.
У Цымбала мелькнула мысль, что Сытник не случайно позвонил именно тогда, когда его не было в конторе колхоза. Только позавчера между ними произошел короткий, но довольно острый разговор. Речь шла о кукурузе, о приближающемся севе, и Цымбал спросил: «Снова будете подгонять? Как прошлой весной?» А прошлой весной дело было так. Загорелся спор: когда выходить в поле, когда сеять? Кому, как не агроному Цымбалу, лучше всего это знать? Но из района стали подсказывать, нет, приказывать: сейте немедленно. Закругляйте сводку на двадцатое число…
Много дыма, много шума. Должно быть, на каком-нибудь областном совещании Сытник уже успел бросить пышное словцо: засеем первыми в области…
Старая история. Нехитрая Сытникова «линия» представала перед Цымбалом во всей своей неприглядной наготе.
— Нет, мы сейчас сеять не будем, рано, — настаивал Цымбал. — Вы на наших полях были? Температуру почвы измеряли?..
Сытник криво улыбался.
— Смелый вы человек. Против ранних сроков выступаете.
— Не против ранних сроков, а против казенщины, — горячился Цымбал. — Против шаблона — вот что! Имеем мы право на какую-то инициативу, на свои соображения?
— Хороша инициатива! А решение райсовета?..
Цымбал молча посмотрел ему в глаза. Потом с горечью произнес:
— Кажинный раз на эфтом самом месте…
На этом разговор прервался, но не закончился. Цымбал решил воевать. Хватит! Но он знал: воевать будет нелегко. Знал, что за страшная сила демагогия.
Глубокая обида сжимала его сердце. Десять лет, десять лет он, агроном Цымбал, долбил канцелярские твердыни, и вот с легкой руки Сытника он еще и в консерваторы попадет!
Спокойнее было бы махнуть на все рукой. Но для того ли он ехал в колхоз?
…И вот опять близится весна. Снова планы, сроки сева… И тот же Сытник, тот же спор.
В дверь постучали. Цымбал с трудом оторвался от своих мыслей. Снова вошел Григорий Иванович, на этот раз в сопровождении румяной девушки в новом темно-синем пальто.
— Мы о дивчине, а она тут как тут, легка на помине, — радуясь нехитрой рифме, сказал бухгалтер.
Ганна Чепурная подошла поближе к столу и, смело глядя на Цымбала, заговорила тоном человека, привыкшего к общему вниманию:
— Я, Терентий Борисович, прямо скажу: если как в прошлом году, то совсем не поеду.
— А что было в прошлом году? — спросил Цымбал. — Да вы садитесь, Ганна Михайловна.
Ганна присела на краешек стула, откинув полу нового пальто.
— Нехорошо вышло тогда… Та захворала. Другая отказалась. Выходит, еду я одна. А потом проходу мне не дают: что, Ганна у нас — одна на всю артель? Штатная знатная, что ли? — Лицо Ганны залила густая краска. Она решительно закончила: — На что мне это? Не поеду, и все! Наездилась!