К этим собраниям готовится и Ярина, хотя об этом, верно, никто и не догадывается.
Хлопоча в свинарнике или дома, идучи по улице, она перебирает все, что накопилось на сердце, все, о чем думала и чем болела. Где порядок и где непорядок. Где по правде, а где не по правде. И так у нее все складно получается, так хорошо слово к слову ложится, что Ярина нет-нет и улыбнется.
Целую неделю, а то и две Ярина шепчет, бормочет под нос, снова и снова напоминает себе: «И о том не забыть, и о том…» Но перед самым собранием ей начинает казаться, что все уже знают, чем она озабочена. Разумеется, знают! Это же каждому видно! И вот Ярина выходит на люди и к своей длинной, складной, хотя, правда, не произнесенной, речи добавляет лишь десяток слов. А то и меньше.
Что можно сказать в десяти словах? Между тем у Ярины получается так, что иной раз и десяти слов много.
Было это в году пятидесятом или, может, в пятьдесят пятом, когда председательствовал в колхозе Иван Сазанец. Отчитался он на собрании, все шло мирно и гладко. Уже к выборам дело подошло. Опять-таки Сазанца в председатели рекомендуют.
Тогда вышла вперед Ярина и говорит:
— Не бывать в нашем колхозе коммунизму, как хотите.
— Почему? — спрашивают у нее.
— А потому, что крадут. Весь колхоз раскрадывают. Весь дочиста…
Тут Сазанец подскочил:
— Скажи кто? Знаешь конкретный факт?
Ярина поглядела на него ясным взглядом:
— Кто такой конкретный факт, не знаю. Врать не буду. А что ты крадешь, это всем ведомо.
В зале зашумели. И не стало Ивана Сазанца. Кто после такого позорища поднял бы за него руку?
А на следующий раз Ярина еще меньшим количеством слов обошлась.
Отчитывался тогда Демид Пилипенко, занявший место Ивана Сазанца. Демид не брал чужого. Нет, этого за ним не водилось. Но и при нем не пошел колхоз в гору. С утра до вечера Демид кричал. В конторе, на поле, на фермах — везде. Только и слышно было: «Я вам покажу, такие разэтакие…» И все-то у него лодыри, все-то у него никуда. Только он один — куда!
До того довел людей своим криком, что и на отчетном собрании никто голоса не поднял, слова против не сказал. И уже заранее примирились с тем, что быть Демиду и впредь начальством. Ан тут выходит Ярина и говорит:
— Думается мне, у кого булава, нужна еще и голова.
А потом поднялась на сцену, вынула из узелка небольшую тыкву и положила перед Демидом Пилипенко. (По нашему обычаю отвергнутому жениху тычут тыкву под нос.)
Смеху было — стены дрожали. Пилипенко покраснел и готов был сквозь землю провалиться. Представитель из района от удивления рот разинул. А потом стал уговаривать. И выходило по его словам, что тем и хорош Демид Пилипенко, что день и ночь кричит. Старается человек! Но у всех перед глазами лежала спелая тыква и всем пришлись по сердцу слова Ярины, что к булаве и голова нужна. Так, смеясь, и прокатили Демида на вороных. Уехал он куда-то в другой район. Но и туда, говорят, дошел слух, как Ярина тыкву ему поднесла.
Вместо Демида Пилипенко выбрали председателем Сергея Пивторыдядько. Пять раз голосовали, а таки досталась ему булава.
Отбыл он положенный срок, приближалось отчетно-выборное собрание. И уже задолго начали в колхозе шептаться: «А что теперь скажет Ярина?»
А она таки сказала.
Подошла к президиуму, вынула из-за пазухи бутылку самогона и показывает:
— Видите, плавает там что-то? Так это ж наш председатель.
Все за животы держатся, а Ярина и не улыбнется. Смотрит с укором, грустно качает головой: «Ну чего гогочете? Что тут смешного?».
Когда немного угомонились, добавила еще несколько слов:
— Зовешься Пивторыдядько, а пьешь, как Тридядько…
Не стало и пьянчужки.
После него председательствовал Веренчук. Этот крал тихо и хитро. И всегда так получалось, что не он виноват. Сняли завхоза. Дважды меняли заведующих фермами. Кладовщика под суд отдали. А Веренчук ходил жив-здоров, хотя и ползли по селу недобрые слухи.
Да наружу ничего не выходило. Потому что Веренчук ловко умел прятать концы в воду. Он знал кое за кем мелкие грешки и давал понять: «Я молчу, и ты молчи». А если грешков не водилось, то Веренчук мог и сам что угодно выдумать. За словом в карман не полезет, язык острый, верткий, задень такого — мороки не оберешься.
Одним словом, его не подкуешь. Он сам тебе подкову набьет!
Так что быть бы Веренчуку председателем еще не один год, кабы не Ярина Передник.
Когда шла она к сцене, зал замер. У кого-то вырвалось не то испуганно, не то радостно: