Она сказала:
— Не знаю, что может делать свежеиспеченный инженер в министерстве? Руководить теми, кто десять — двадцать лет строит дороги? Ну, что ж, может быть, там и в самом деле широкие перспективы. Я поеду одна. А через три года…
Юра не дал ей договорить.
— Три года! А стоит ли терять три года? Ты можешь… Я слышал, что в академии архитектуры и строительства есть вакансия.
— Где это ты слышал? — насторожилась Надя.
— Софрон Карпович говорил с Бородаем, и тот…
— Так, так, — нахмурила брови Надя. — Обо мне без меня… Может быть, сразу академиком меня сделают? Как ты думаешь?
— Не знаю, — растерянно ответил не слишком находчивый Юра.
— А про заявку из министерства отец знает? — спросила Надя.
— Я сказал Софрону Карповичу.
— Погоди! А может быть, он тебе сказал?
Надя пристально смотрела Юре в глаза и видела, что ему нелегко было выдержать ее взгляд. И хотя он его выдержал, не потупился, ей не стало легче.
— Ты пристрастна к отцу.
— Ладно, не буду больше пристрастна, — сдержанно сказала Надя. — А ты знаешь, если полнее расшифровать наше ГРС, это означает: собственная голова, собственные руки, собственное сердце?
Юра вздохнул, как взрослый, когда ему трудно что-нибудь растолковать ребенку.
— Знаешь что, Надюша, — заговорил он рассудительным тоном. — Мы уже не дети. А все это… Девизы, ракеты — это же детская игра. Ради тебя я, конечно, полечу и на ракете, хотя там, говорят, холодно. — Юра заставил себя улыбнуться. — Ты сердишься? Ну, ладно, я полечу даже без скафандра. А хочешь, прицеплю крылья и даже без ракеты полечу. Как тот древний грек, забыл, как его звали.
— И жаль, что забыл, — прервала его деланно шутливую речь Надя. — Жаль… — Она волновалась, но не хотела, чтоб Юра это заметил. — Видишь ли, Юра, одни летают, а другие… Другие и по земле ходят осторожненько, трижды посмотрят, прежде чем поставить ногу, а есть такие, что чуть ли не ползают. Понятно?
— Зачем разводить философию? — примирительно сказал Юра. — Я ведь хотел с тобой посоветоваться. А если ты не согласна, забудем этот разговор — и все.
— Почему ты не сказал мне раньше о своих разговорах с деканом?
— Какая разница? Раньше, позже… Софрон Карпович говорит…
— Я давно знаю, что он говорит, — перебила Надя.
Юра обиженно посмотрел на ее помрачневшее лицо.
— Знаешь что, Надя? Ты просто несправедлива к своему отцу, а он…
— Я не об отце сейчас говорю.
Она смотрела на него чужими, незнакомыми, потемневшими глазами.
6
Миновал месяц. Надя ходила хмурая, молчаливая.
Когда приходил Юра, они сразу же шли куда-нибудь. Возвращалась Надя такая же неулыбчивая, насупившаяся.
— Что с тобой? Поссорились? — спрашивала Елена Игнатьевна.
— Нет. Просто так…
Мать вздыхала. Разве у Нади бывает просто так? У нее всегда что-нибудь не так.
Как-то Надя попросила мать сказать Юре, когда он придет, что у нее, у Нади, очень разболелась голова, в кино она не пойдет.
— Ты можешь объяснить, что у вас произошло? — спросила мать. И с болью добавила: — С кем же тебе и поделиться своими тревогами, как не со мной?
— Ничего не произошло, — отводя взгляд, ответила Надя. — Может у человека разболеться голова?
— Ох, Надюша!..
Еще через неделю, когда позвонили в дверь, Надя выбежала из другой комнаты и, отчаянно жестикулируя, зашептала:
— Мама! Скажи ему, что меня нету дома. Нету, нету, нету…
Елена Игнатьевна вышла в прихожую, отворила дверь и не то сердито, не то смущенно сказала Юре, что Надя ушла к кому-то из подруг. «Давно?» — «Давненько».
Юра вежливо попрощался и ушел.
Елена Игнатьевна вернулась в комнату уже совсем сердитая.
— Ты могла бы меня уволить от неприятной обязанности врать твоему жениху, — сказала она. — Ну что там у вас? Поссорились?
— Нет, не поссорились.
— Рассказывай кому-нибудь другому… Терзаешься, страдаешь. А ссора эта, я уверена, из-за пустяка…
— Мама, я же тебе говорю: никакой ссоры. Просто… Просто я не хочу его видеть.
— Вот как! — насмешливо развела руками мать. — По крайней мере скажи, сколько времени ты не хочешь его видеть? Неделю или две? Чтобы я знала, что говорить, когда он придет.
— Совсем не хочу видеть, — тихо проговорила Надя.
Мать испуганно охнула.
— Ты с ума сошла!
Неизвестно, что сказала Елена Игнатьевна мужу, но вечером Софрон Карпович решил серьезно поговорить с дочкой. Однако на все его вопросы она упорно отвечала: