Взгляд его упал на жакет. Может быть, он подойдет Джои, подумал он.
Карп вздохнул, пососал зуб.
Мне он подарка не привез, думал он. И это после всего — ведь чего только я для него не делал: и купал, и мыл его в госпитале, и он черт-те сколько отсутствовал, а подарка мне не привез.
Квартира Карпа состояла из трех комнат, кухни, ванной и уборной. Комнаты, за исключением спальни, помещались на одном этаже. В спальню приходилось подниматься по другой, внутренней лестнице. Кухня блистала последними новинками современной техники. Карп постоял перед зеркалом — рассматривал себя. Цвет лица мерзкий. Под глазами мешки. Карп смазал лицо кольдкремом, затем промокнул крем бумажной салфеткой. Руки протер лосьоном, отметил, что пора делать маникюр, вернулся в гостиную, засел в кресле, возобновил наблюдение.
Ломящийся от яств стол был накрыт на двоих. Шел уже одиннадцатый час. Но Карп все еще ожидал Нормана к ужину.
Полчаса спустя Карп снова посмотрел на часы, вздохнул, прошел в кухню. Решил перекусить — смешал португальские сардины, помидоры, натертую морковку, свеклу, перченые яйца, креветки, добавил ложку картофельного салата, заправил салат специально приготовленным соусом. Вернувшись в гостиную, устроился с тарелкой салата, бокалом божоле и книгой Редута[71] о розах — полистать за едой.
Карп собрал обширную библиотеку книг о растениях, цветах, деревьях и животных. Он знал, что такие люди, как Винкельман, Ландис и Грейвс, про цветок, скорее всего, скажут, что он «красивый», про дерево, что оно «стройное». А как они называются, понятия не имеют. Вот почему, помимо всего прочего, Карп был так привязан к Норману. Если гуляешь с ним, что ни скажи о дереве ли, породе собак или об особых достоинствах некоего гибрида розы, не пропадает втуне.
Евреи, как правило, поразительно мало знают о природе. Карп вознамерился изжить эти и некоторые другие свойства, такие, в частности, как отвращение к дарам моря и склонность к самоуничижительным шуткам: и то и другое выдавало тебя с головой. Не самоненависть и не праздная прихоть пробивающегося наверх субъекта были тому причиной. Карп заплатил непомерную цену за свое еврейство. И хотел, когда в следующий раз будут сгонять в гетто, не попасть туда. Он уже много чего разузнал о католицизме и собирался, когда опять придется туго, перейти в католичество. Не потому, что хотел отступиться от своего народа. Просто хотел выжить, и обращение было частью этого плана.
Наконец Норман явился. Он ввалился в гостиную, глаза у него покраснели, потухли.
— Норман, — обрадовался Карп, — Норман, да ты пьян.
Норман упал на диван, снял очки.
— Я сегодня вечером прочел несколько страниц твоей книги, — сказал Карп, — и, должен тебе заметить, нашел много изъянов.
— Был бы тебе весьма благодарен, если бы ты не рылся в моих бумагах.
— Ты опоздал на ужин. Я зашел к тебе — посмотреть: вдруг ты заснул и…
— Глянь, а там моя рукопись, — сказал Норман. — В запертом чемодане, на самом дне.
— Ключ лежал на секретере.
Норман уже десять лет писал книгу «История Джона Драйдена и его эпохи»[72]. О книге он никому не говорил, это была работа для души. Если книгу когда-нибудь напечатают, что весьма сомнительно, он посвятит ее памяти отца, меж тем книга была его отдохновением — так другие пишут картинки по воскресеньям, — и он возвращался к ней снова и снова. Переделывал, оттачивал, работал — и это главное — в свое удовольствие. Норман хотел представить Драйдена и его время всесторонне. Окончить книгу много для него значило, он даже себе не признавался, как много: ведь этот, пусть не такой уж весомый, пусть шкрабский труд, должен был стать его личным вкладом в науку. Ну а пока, пока это была его отрада. Его территория, куда нет доступа никому. Укромный источник душевного равновесия для Нормана Прайса.
— Выпить хочешь? — спросил Карп.
— Карп, я ее люблю. Я люблю Салли.
Карп похлопал Нормана по спине.
— Ну, — сказал он. — Ну-ну.
— Как она могла предпочесть мне этого арийского гаденыша?
— Есть хочешь?
— Не хочу.
Карп налил Норману виски с содовой.
— Ты постарел, — сказал он. — Видно, смерть брата тяжело на тебе сказалась.
— Тяжело сказалась? Ничего подобного. Мне все нипочем. А ты не знал?
— Ну, — сказал Карп, — ну-ну.
— Почему я не набрался духу и не сказал Салли, как я ее люблю, — и случай представлялся?
— Ты точно не хочешь есть?
— Господи.
— Раз так, я поужинаю, если ты не против.
— Я уеду. Как только наберу денег, уеду на континент. Я должен избегать потрясений. Карп, я боюсь.
71
Пьер Жозеф Редут (1759–1840) — бельгийский ботаник, рисовал цветы. «Розы» — книга его гравюр.