Разве проблема – сшить на ножной машинке свадебные брюки, ввиду отсутствия таковых в магазинах? Вовсе нет. А если еще и попросить Изю Абрамовича помочь скроить пиджак, можно сшить и его! Или живешь ты, к примеру, на последнем этаже, а ремонт крыши затягивается, просто подставляешь тазики и кастрюльки, чтобы веселым летним ливнем не смыло хотя бы ребенка. Да, ей, миниатюрной барышне, приходилось на себе таскать коляску на пятый этаж. А детские коляски наша промышленность выпускала сродни качелям – монументальные. Ну и что? Лифтов в пятиэтажках не было как класса повсеместно, и коляски на разные высоты поднимали все имевшие младенцев женщины.
В общем, не хуже других жили. Даже телевизор был. Правда, черно-белый и с утраченной ручкой переключения программ.
Но и в этом семья Толмацких мало отличалась от всех остальных! По совершенно неясной причине у телевизоров отечественного производства первым делом отваливался именно переключатель. Впрочем, в каждом доме имелись клещи системы плоскогубцы, которыми оставшийся без укрытия штырек можно было вполне ловко проворачивать. Я и сама помню, как ручка нашего «Рекорда» однажды обвалилась на трансляции съезда КПСС. И только потому, что дед не мог припомнить, куда засунул инструмент, все вынужденно слушали ослабший голос уже сильно хворавшего Леонида Ильича Брежнева.
Над генеральным секретарем ЦК КПСС посмеивались, слагали анекдоты про чучело, которое возят вместо Брежнева. И кто бы мог подумать, что скоро всем станет не до смеха. Когда Брежнева после серии высочайших похорон сменят другие. На место серых всегда приходят черные. Хотя, казалось бы, как далека вся эта большая политика от обычной московской семьи.
Ирина с сыном и крестником в лихие 90-е
Иру по блату (по-другому в то время дела не делались) пристроили продавцом в валютную «Березку». Саша вел дискотеки и шил на дому, открыв в себе настоящий портняжный талант. На этой почве задружился с ныне знаменитым модельером Еленой Супрун. Дружба произросла из оверлока – швейного устройства для обработки края ткани, по тем временам редчайшего дефицита, который Толмацкий сумел для нее достать. Его собственные швейные опыты поначалу были скромными – отстрачивал вещи для себя и жены. Дальше – больше. Купить что-то из одежды в магазинах было крайне проблематично, и он стал портняжничать на продажу. Джинсы, которые большая часть советских людей видела разве что по телевизору на американских безработных, были мечтой. Настоящие фирменные, продаваемые из-под полы на Кузнецком, стоили дорого. И будущий продюсер Толмацкий четко поймал волну – вот что надо шить!
Ира и Кирилл часто засыпали под звук швейной машинки и просыпались под него же. До промышленных масштабов, конечно, не дошло, но пар десять джинсов за сутки получалось.
Успех на фарцовочных точках был колоссальным: штаны made by Толмацкий стоили гораздо дешевле родного «ливайса», модели интересные, от подлинных не отличишь, да и качеством были ничуть не хуже – шовчики ровненькие, стежки одинаковые! На вырученные от продажи штанов деньги и жили. Пока не случилась первая семейная драма.
Не будь ее, может, и жизнь пошла бы по-другому. Никакого рэпера Децла не было бы, а был бы Кирилл Александрович, как мечтала мама, доктор или дипломат.
А Толмацкий-старший дорос бы до модельера или дизайнера. Но история, даже маленькая семейная, сослагательного наклонения не терпит. Сейчас она уже не помнит, за что именно арестовали мужа. То ли за нетрудовые доходы, то ли за сбыт этих проклятых штанов… Не суть, к власти пришел Андропов, и понеслась – выявляли и ловили всех, кто выбивался из советского штатного расписания. Страну охватила почти шпиономания: пристально следить, сколько килограммов выращенной на огороде клубники сосед потребил сам, а сколько отнес на базар – стало нормой. Сейчас это кажется совсем дикостью: ну мог человек дома на ножной машинке платье отстрочить – разве это плохо? Не убил, не украл, не смошенничал. Продал сшитое собственными руками! И как такую деятельность назвать «нетрудовыми доходами»? Посиди за машинкой ночку-другую и сам посмотри, трудовые они будут или нет.
Ирине до сих пор та история вспоминается, как нечто почти невозможное, будто произошло не с ней, а с героиней кино или детективной книжки: