- Ну хоть на последок тебя порадую, - довольно оскалился. - А то охотники тебя раздразнили и бросили, да, милая?
Воспоминания нахлынули лавиной. Вот я вышла наружу через пожарный ход второго этажа клуба на металлическую лестницу, на которой меня уже ждал этот гад и еще несколько охотников. Попыталась дернуться назад в панике, когда до конца осознала все происходящее, или закричать, как только ощутила волну острейшего желания, накрывшую сознание и скрутившую мое тело до маниакальной болезненности, до хриплых стонов, когда я падала на колени, сжимая ноги и стараясь избавиться от мучительной жажды. На краю сознания услышала приказ остановиться, а потом сильные руки подхватили мое, скрученное на холодном мокром металле, тело... а дальше - дальше были только эти промозглось, темнота и черные глаза, заставляющие сжиматься сердце от ужаса.
Рука демона уже достигла сосредоточие моего желания, только вот сейчас, кроме пустоты, холода, боли - я не испытывала ничего. Но страшнее всего было то, что я не чувствовала внутреннего мрака, как будто кто-то выкачал полностью его из тела, оставив только опустошенность.
- Сука, - голова дернулась в сторону и мою щеку обожгла острая боль. - Что, совсем растеклась в объятиях этого щенка? - и вторую щеку коснулась в ударе рука мучителя, а во рту появился солоноватый привкус крови. - Ты сама сделала свой выбор - подохнешь, как последняя шваль! Будешь знать, кому и в чем отказывать. - Он резко отстранился, еще раз с непонятным превосходством окинул взглядом меня и ушел, крикнув на последок, не оборачиваясь. - Вызывайте!
- Скотина, - только и смогла прошептать в ответ, сглатывая слюну, смешанную с собственной кровью.
Вокруг опять послышался шорох, тихий топот ног и невнятное бормотание - видимо сопровождающие вернулись и продолжили свой странный ритуал. Кто-то занес в пещеру чадящий копотью факел, удивив меня - в современном мире пользоваться открытым огнем вроде как и не принято, но кто их сейчас поймет, этих мрачных ублюдков. Послышался скрип, вызвавший бурю противных мурашек и оскомину, будто камнем пытались что-то нацарапать на другом камне. Кто-то вскрикнул, недовольно возмущаясь по поводу противного звука. В какой-то момент мне на глаза натянули повязку, не позволяя открыть их и рассмотреть происходящее.
Руки болели, кожи на запястьях и щиколотках, которые тоже были связаны, пекла огнем, голова раскалывалась от боли, а во рту все также ощущался вкус собственной крови. Единственное, что придавало хоть какое-то спокойствие - это надетый на мое тело балдахин, который прикрывал меня от окружающих. Задумываться, кто и зачем меня переодел - не было никакого желания.
Мысли уносились в родной двор, напоминая о ярких качелях, на которых меня когда-то в детстве иногда катала мама, еще не успевшая увлечься алкоголем и местными мужиками, любителями «беленькой». Такая яркая, светлая, с огненными непослушными волосами, которыми любил играть ветер, а я обожала по вечерам расчесывать и заплетать косички. Веселая ребятня, которая носилась по двору, громко улюлюкая и крича в своих играх, в которые я всегда с удовольствием и легкостью втягивалась, гоняясь по большому двору за кем-то или мчась прочь от тех, кто пытался догнать меня. Сильные руки, которые поймали меня однажды, когда я оступилась и чуть не упала у одного из подъездов - кажется именно тогда, будучи еще совсем маленькой девчонкой, заметила эти глаза, темно шоколадного цвета, разглядывающее мою грязную мордашку с каким-то веселым недоумением. Все что смогла тогда, чуть смутившись от пристального взгляда - резко вырваться от удерживающих меня рук, обиженно засопеть носом и убежать, услышав только веселый смех вредного мальчишки, раздавшийся мне в спину.
Извини милый, только кажется, в этот раз я умру по настоящему. Вот так глупо, возможно болезненно и мучительно, страшно, но все же... Ты только держись, родной. Ты должен справиться. Должен жить. Просто потому, что это ты, и я хочу, чтобы ты был жив, и, наверное, даже счастлив... жаль, что только счастье это будет без меня. Прости, да это эгоистично, но... Я очень хочу быть с тобой, вот только, глупость моя, видишь, к каким последствиям привела... Я люблю тебя. Больше жизни люблю...
- Больше жизни, говоришь, - тяжелый, густой, сипловатый голос пробился в мои мысли. - А ты сильна, девочка.
Меня передернуло от холодного прикосновения к оголенной коже рук. Вокруг царила полнейшая темнота, хотя глаза сейчас не были связаны, да и на руках и ногах я не ощущала крепких пут, но... двигаться все равно не могла - казалось, что именно эта темнота спеленала меня словно младенца, не позволяя совершить никаких движений, укутала в тугой кокон, как гусеницу, которая вот-вот должна превратиться в бабочку. Только вот бабочкой мне вряд ли предстоит выйти из этих мрачных пут. Живой бы выйти...