В тот вечер, когда он понял, что все вот-вот случится, специально накачивал меня коньяком, чтобы хоть немного усыпить моего зверя, и заставить меня самого притупить обостренное страхом за свою женщину сознание. Ждал, раскрывая нам все карты, надеялся, что я все же смогу его понять, возможно, и принять то, что в тот момент казалось подлым предательством. И я понял. Только гораздо позже. Когда уже натворил таких дел, от которых до сих пор мутит, и от которых ломит тело, как у наркомана, поглощенного беспощадной ломкой.
Память услужливо подкинула воспоминания-картинки, на которых моя... МОЯ девочка, - обнаженная, затраханная мной же самим до бессознательного состояния, висящая на чертовом холодном камне - открывает огромные глаза, и сипло шепчет мое имя. Мое собственное проклятое имя. Пытается достать до осколков моего же сознания, слабо дернув руками, все так же привязанными за запястья к этому алтарю. Как испуганно рассматривает мое тело, украшенное темными графическими узорами, повторяющими те, которыми были изрисованы стены мрачной обители, где происходили смертельные игры. И как с легкой улыбкой на растрескавшихся губах смотрит мне за спину, и только после этого я краем глаза заметил там то, что до сих пор не ощущал своим затуманенным сознанием - крылья. Огромные, полупрозрачные, абсолютно невесомые крылья. Именно такие я несколько дней назад наблюдал на своей кухне, когда впервые Саша рассказала мне историю о темной стороне жизни в этом мире. Именно тогда я их испугался, и вот теперь получил в собственное владение. Вот только воспользоваться этими крыльями по назначению здесь, на Земле, не представлялось возможным. Чтобы не гласили сказки и легенды, но никакая сила не давала возможности летать. Видимо, эта сила осталась там, откуда однажды пришли наши предки в этот мир людей. А крылья остались, поражая и пугая своей холодной мрачной красотой тех, кому так и остались недоступны.
Именно в тот момент меня и скрутило - внутренний зверь вступил в последний бой с чужеродной силой, доказывая ей всю свою мощь и власть. Мое тело ломалось, когда я скрючился на холодном полу каменного мешка, краем глаза замечая останки тех, кто пал в той борьбе. Тогда же и почувствовал маленькие ледяные ладошки, которые держали меня за голову, услышал тихие слова, которые шептал сиплый испуганный голос, ощутил горячие слезы, подающие мне на щеки. На короткий миг зверь возжелал успокоить испуганную девочку, пытавшуюся пробиться к моему сознанию, поглощенному борьбой уже с самим собой. На сотую долю секунды мне показалось, что я уступаю в этой схватке, позволяя чужеродной мгле получить главенство. И все что смог - это со злобой оттолкнуть напуганную Александру, громко выругавшись и не позволяя ей больше приближаться ко мне. Оттолкнул, рыча на нее, за то, что посмела вновь оставить меня в неведении, за то что ушла с этими ублюдками, заставляя меня корежиться от боли и бессилия, вышвырнул как нашкодившего котенка, выкинул будто сломанную фарфоровую куклу. Но не столько обида руководила тогда мной - это был страх, что она может достаться тому, кто сейчас отчаянно желал заполучить мое тело и разум. Это был ужас, что я не смогу с ним справиться, и вот тогда весь его гнев падет на нее, в свирепой, смертельной жажде расправиться с той, кто помог уничтожить его властного отца.
Спустя несколько мучительных дней, проведенных в жесткой, порой даже жестокой ломке моего собственного тела и сознания, понял, каких дел натворил. Сломал - но не ее, себя сломал, превратив произведение искусства в болезненно жалящие осколки.
С помощью Бориса, так и не покидавшего меня, вернулся домой, застав квартиру в полном запустении. Хотя, на подоконнике прибавилось огарков от свечей. Маленькая надежда, что она где-то рядом, но все же ждет, была перечеркнула несколькими словами, легшими на обрывок бумаги - «Не ищи. Я не смогла». Внутренний зверь тогда вырвался наружу, кроша все на своем пути, выл волком от боли, сжигал меня самого, заставляя найти, вернуть, заклеймить ее. Но искать было не кого: куда исчезла моя маленькая женщина - не знал никто. Месяц потребовался, чтобы найти ее. Долбанный месяц тоски, боли, страха. Страха за нее, за то что с ней могло случиться что-то непоправимое, что-то, что уже никогда не вернет ее в мою измученную и сломанную жизнь. И только через месяц, когда Борины ищейки нашли ее здесь, на другом континенте, спрятавшуюся за заботами о маленьком ресторанчике, который купил ее друг в большом мегаполисе, немного охладили мой пыл. Само сознание, что она жива и здорова, уже успокаивало. Но утешения не приносило. Она была здесь, с ним. Оставила меня там, бросила со всеми проблемами, так резко навалившимися со всех сторон. Даже не пожелала разговаривать в тот единственный раз, когда я, плюнув на все, примчался к ней с видом побитой собаки. Хотел извиниться, объясниться. А Александра, испуганно глянула на меня мокрыми от слез глазами и спряталась за единственного мужчину, который продолжал оберегать ее от всех - за этого щенка Рона. Будь моя воля, я бы тогда его разорвал на ошметки в попытке доказать, кому принадлежит эта маленькая женщина. Только бегущие по щекам ручейки влаги остановили меня тогда от этого опрометчивого поступка. И я отступил, молча ушел, оставив ее здесь.