Выбрать главу

В центре всего мироздания.

   Тихий, чуть осипший голос раздался из открытых дверей зала. Я сначала даже не обратил внимания, пока не осознал - песня на русском языке. И голос, пусть тихий, пусть все еще хрипловатый, но это тот голос, за которым я готов идти куда угодно, только бы иметь удовольствие наслаждаться им. Я взглянул в освещенное помещение - на маленькой, чуть выступающей сцене, сидела рыжеволосая красавица и пристально смотрела... на меня. И именно мне она сейчас пела эти строки. Именно до меня пыталась достучаться таким вот образом - странным, наивным, возможно по-детски смешным, но, как оказалось, сейчас единственно верным.

   Я рассматривал абрис любимого лица, сейчас не прикрытого никакой косметикой, с удовольствием разглядывал каждую черточку, каждую новую точечку-веснушку, упивался созерцанием пухлых, но искусанных губ, и омутом темной зелени глаз, из которых котились мокрые дорожки. Маленькой ладошкой это солнечное чудо провело по щекам, утирая собственные слезы, а я уже не мог - сорвался туда к ней, согласный на все, лишь бы больше ни когда она не плакала, не страдала, не мучилась. Лишь бы больше эти огромные, но такие сейчас грустные глаза, которые утягивали, заманивали своей зеленью, не проливали соленой влаги.

    Александра нервно дернулась, наблюдая за мной, затем несмело встала, и, отодвинув штатив с микрофоном, сделала робкий шаг мне навстречу. Этого оказалось достаточно, чтобы я, забыв об окружающих, метнулся к ней, схватил в свои объятия и начал целовать ее - жадно, жарко, чуть агрессивно.

- Я больше не могу... - она тихо всхлипнула и по раскрасневшейся щеке потекла очередная соленая капелька. Я большим пальцем смахнул слезу, уже более нежно поцеловал мою девочку, только сейчас до конца поняв, что она, такая маленькая и хрупкая, уже в очередной раз вытягивает меня из омута моего же собственного безумия.

- Прости,- только и смог тихо прошептать в перерывах между поцелуями.

- Уже, - она произнесла в ответ и уже сама меня поцеловала.

   И в этот миг я четко знал, что больше не смогу покинуть, обидеть, ударить даже словом мое солнечное чудо, когда-то ворвавшееся с веселым шумом в обыденную жизнь, и принесшее с собой только самое светлое, что только могло быть у меня.

 

Конец