- Знаешь, Машунь, мы бы потребовали от дяди Миши с тётей Аней как можно более сурового наказания их сыну, но если честно, нам стало их жалко, – извиняющимся тоном проговорила мама, - Они и так намучились с Алом и отвалили кучу денег за протез, который пришлось вставлять ему в руку, поскольку врачи в один голос утверждают, что после того, как та собака чуть не отгрызла ему конечность, рука уже больше никогда не восстановится. Да, ко всему прочему, Алу и его покусанным друзьям сделали сорок уколов от бешенства, потому что они в один голос кричали, что на них напала бешенная псина. В общем, мы с папой подумали, что Ал и так уже прилично наказан: ведь ты всё-так поправилась, а он на всю жизнь останется инвалидом. И ни к чему трепать нервы нашим бедным друзьям, требуя от них, чтобы задали своему сыночку грандиозную трёпку. Ты же понимаешь, да, доча?
- Не волнуйся, мама, я всё понимаю, - серьёзно отозвалась я. - Оставьте дядю Мишу и тётю Аню в покое. Я на них не в обиде. Я вообще удивляюсь: как у таких хороших и добрых людей вырос такой сын-раздолбай. Хорошо хоть, Ромка вроде на него не похож. Хотя кто их знает, этих братьев? – риторически спросила я и добавила: - Я только об одном прошу: сделайте так, чтобы мы с Альбертом больше никогда не пересекались.
- Да, мы постараемся, Машунь, – пообещала мама.
После больницы у меня был период реабилитации. Это означало, что я могу не ходить в институт, а посидеть на больничном дома пару недель. И я была рада этой возможности, потому что мне никого не хотелось ни видеть, ни слышать. Я замкнулась в себе, забросила друзей, почти полностью забила на учёбу и вообще сократила контакты с внешним миром до минимума. Родители думали, что это из-за Альберта, мол, я так сильно переживаю из-за своего разбитого сердца. Конечно, никакого разбитого сердца у меня не было, но я не разубеждала их в этом заблуждении, поскольку настоящую причину у меня не получилось бы им внятно объяснить. А на самом деле я очень скучала по Рексу. Точнее по Костиану. Строго говоря, я и раньше по своему псу скучала, просто не показывала этого, но сейчас, когда я узнала его тайну, то хотела с ним встретиться во много раз сильнее, чем когда он пропал. Вот только моё желание не осуществлялось.
Мне полюбилось гулять вечерами в ближайшем парке, думать о своём и слушать шорох осенних листьев. На людей я не обращала никакого внимания и вообще почти совсем перестала их замечать. Зато внимательно вглядывалась во всех больших и тёмных собак, что встречались мне на пути. Но чуда не происходило. Костиан не появлялся.
Глава седьмая 7.1 (с иллюстрацией)
Костиан
Вот уже месяц я наблюдал за Мари и мне всё меньше нравилось то, что я видел – никогда ещё на моей памяти она не выглядела такой удручённой и подавленной.
Неужели это из-за того слизняка, которому я чуть не отгрыз руку? Я как-то подслушал разговор её родителей об этом, но мне не хотелось в это верить. Да будь моя воля, я бы отгрыз этому… этой… ослиной моче не только руку, но и все остальные выступающие части тела! Жаль, времени не хватило. И что она только в нём нашла? И почему она ни разу так и не позвала меня, как мы условились в больнице?! Ну ладно, про больницу ещё хоть как-то понятно: мне было бы сложно там появиться, ведь там постоянно слишком много людей. Наверное, Мари тоже это поняла и не стала меня тогда звать. Но сейчас-то что ей мешает? Или она на самом деле не хочет меня видеть и давно про меня забыла?
Вот уже несколько недель я мучился этими вопросами и так устал теряться в догадках, что сегодня решил всё выяснить сам. Для этого пришлось принять человеческое обличье и привести себя в порядок – мне ужас как не хотелось, чтобы Мари видела меня оборванным и грязным, как в нашу первую встречу. Но несмотря на все приготовления, я отчего-то медлил обнаруживать своё присутствие, предпочитая наблюдать за девушкой издалека, прячась за толстым стволом раскидистого дуба.
Этот дуб стал в последние недели моим любимым укрытием, потому что Мари постоянно гуляла в этом парке и отсюда было очень удобно за ней наблюдать. Даже когда грустила, девушка выглядела очень красивой, утончённой и в то же время беззащитной, вызывая у меня инстинктивное желание защищать любой ценой. Для себя я дано решил, что Мари должна жить, что бы ни случилось, ведь она единственная из встреченных мною за всю жизнь людей, отнеслась ко мне по-доброму в каком бы я ни был обличье. Лучше и добрее её я никого не встречал. Это стало мне ясно ещё тогда, в нашу первую встречу, когда она подарила мне свитер своего брата (кстати, я до сих пор его храню. Точнее хранил. Он остался в том лесу, где я раньше жил).