Начались дожди. Деревенские стали приходить в поместье позже, а уходить раньше. Лексия Дирек убедить переселиться в дом не смог и в результате выделил ему лошадь. В саду Вира больше не работала и как-то незаметно она стала вместе с секретарем зависать в кабинете. Иногда они на пару переписывали какие-нибудь "важные" данные (например, сколько сена запасено на зиму), а иногда девушка просто устраивалась с книгой на софе у окна, пока мужчины занимались делами. Ее не выгоняли. Подобное времяпрепровождение, а также ее переселение из хозяйственного крыла в жилое окончательно настроило слуг против нее. После ожога на руке (это Мила так ей суп наливала, после чего была уволена) есть Вира стала в основном в компании Лексия и изредка — вместе с Янусом. Готовить вместо кухарки пыталась Дарья, но через два дня ведьма сама стала за плиту — просто от скуки. Готовила она не волшебно, но сносно, а пироги у нее и вовсе хорошо получались.
Дирек относился к ней странно. Метался от "ты" к "вы" и обратно. Вира его немного сторонилась — так на всякий случай, хотя делать это, живя через три комнаты было сложновато. Она очень отчетливо помнила сцену в саду, но и теплые руки, накинувшие на озябшие плечи халат помнила тоже. А ведь мог отругать, посмеяться, или вовсе сказать "сама виновата, нечего ночью шататься невесть где!" В конце концов, какое ему до нее дело? Холодно ей или жарко, страшно или нет? Можно ли часть его поступков объяснить просто благородными манерами? И что тогда делать с той его угрозой? Собственное двоякое отношение к офицеру ее ставило в тупик. И Вира просто постаралась стать невидимкой. Это было тем проще, что интересовали Дирека в последнее время две вещи: письмо, которое никак не присылали, и состояние дорог.
Так прошло несколько дней. Пасмурная погода опять сменилась солнечной и ведьма, взяв книгу, вышла читать на крыльцо. На этот раз книга была художественная — историческая повесть, может, именно поэтому чужую фигуру она заметила только, когда та заслонила солнце
— Ты че, грамотная шо ль?
"Ванюша" стоял в трех шагах, а запах немытого тела девушка чувствовала так отчетливо, будто он сидел у нее на коленях.
— Да, — односложно и недружелюбно ответила она, давая понять, что продолжать разговор не намерена. Однако кузнец был человеком простым и в тонкостях интонаций не разбирался.
— Чего не зашла? Марфа сказывала, ты на ярмарке была.
— Невеста твоя ревнует, зачем зря девушку расстраивать? — Вира упорно опустила глаза в книгу. Читать она хочет, а не разговаривать!
— Да, — парень довольно осклабился, — она такая! Ругала тебя по чем зря! Горячая девка! Так че ты не зашла-то?
Вира почувствовала себя мученицей. Пришлось закрыть книгу и встать.
— Иван, ты безусловно прекрасный…кузнец, но я не могу иметь с тобой никаких отношений!
Незадачливый ухажер стал расстегивать телогрейку.
— Это да! Я этот, прекрасный!
За верхней одеждой на землю кинули рубашку.
— Во! Смотри! — Он напряг руку.
Наверное, он действительно был в каком-то роде совершенен: высокий, широкоплечий, поигрывающий солидными мускулами. Только вот ведьму тошнило и от его вида, и от его запаха.
— Мне пора.
Она развернулась, чтобы зайти в дом, но ее схватили за руку.
— Ты че, немощная? Все девки табуном ходят! Волосы друг другу дерут! А ты нос воротишь?
Его лицо побагровело.
— Слушай, Ванюша, — девушка почувствовала себя наставницей умственно отсталого, — Тебе что, просто не дает покоя, тот факт, что я с тобой на сеновал не пошла?
Парень задумался.
— Ну да, — выдал он, немного подумав. Вира почти услышала, как скрипят, ворочаясь, мысли в его голове.
— Тогда считай, что я больная.
Он недоверчиво прищурился и наклонился к ней.
На самом деле кузнец просто хотел грозно посмотреть нахалке в глаза, люди говорят, мол, можно по глазам узнать врет человек или нет, но ведьма этого не знала и перепугалась не на шутку. Свободная рука нырнула в складки юбки, а в следующее мгновение парень с удивлением взирал на приставленный к горлу нож. Такого от смирной девицы он видимо не ожидал.
— Два шага назад, — раздалось из-за спины деревенского богатыря. Оторопевший парень выпустил вирину руку и отошел назад. Ткнувшись прямо в пистолет.
— Оделся, живо, — Янус показал дулом на брошенные на землю вещи и опять наставил его на неуемного ухажера. — Положил заказ на землю и пошел отсюда.
Иван беспрекословно повиновался. Когда он, нервно оглядываясь, направился в сторону деревни, офицер предупредил:
— Подойдешь к ней еще раз — пристрелю.
Кузнец понятливо закивал и припустился бегом.
— Спасибо.
Вира говорила искренне. К ее удивлению голос не сорвался и руки не дрожали. Военный убрал оружие и подошел к ней вплотную.
— Испугалась?
Она нервно улыбнулась.
— Пока еще не поняла.
Мужчина нерешительно качнулся вперед, потом назад, посмотрел на побелевшие губы…и обнял. Ведьма на секунду замерла, а потом ткнулась ему лбом в плечо. Янус облегченно выдохнул.
— Оторвать бы этому молодцу кое-что, — в сердцах сказал он.
Вира рассмеялась.
Ведьма проклинала себя последними словами. Что она делает! Стояла, как дура, уперев голову ему в плечо, да еще и смеялась! Ну, допустим, смех это нервное. Но остальное! Как можно вести себя так фривольно с малознакомым…хорошо, со знакомым мужчиной, которому не совсем доверяешь? И ведь хотелось! В смысле, доверять. Стоять вот так на крыльце, забыв про все на свете, чувствовать теплое дыхание над ухом и знать, что на кого-то можно положиться. Что он придет, улыбнется и скажет: "Эй, не бойся, я все решу". И можно будет не бояться.
Так говорил отец. И у него даже получалось "все решать". До некоторых пор. А больше мужчин в жизни Виры не было. Тем более тех, на которых можно положиться.
Дирек кстати ей тоже не доверяет. Видимо, офицерская честь заставляет его вести себя соответствующим образом по отношению к ней, не смотря на личные чувства. Хотя и в этом она не может быть уверена: офицеров она видела не мало (трое даже пытались на ней жениться), только вот чести у них не наблюдалось.
Она вспомнила как мужчина ее неуверенно обнял. Это вряд ли соответствовало поведению благородного человека, пришедшего на помощь девушке в беде… А ведь, если вспомнить, ее никогда не обнимали вот так — крепко и в тоже время как будто бы сомневаясь в своем праве на этот жест. Обычно как раз-таки ее пытались обнять, не задумываясь о том, что она может быть против. Приличной дочери следует выполнить волю отца и выйти за того, кого он укажет, — так считало большинство и направляло свою любезность в его сторону. Меньшинство пыталось предложить ей бежать и венчаться без батюшкиного благословения (и соответственно так и старались полапать, якобы от большой любви к ней). А двое даже пытались похитить… Общество ошибалось. Виру не воспитывали послушной марионеткой. Или глупой курицей, думающей только о балах и нарядах. Отец с искренним увлечением сам занимался воспитанием дочери, и пусть она не блистала научными познаниями или тягой к экономике, дурой ее назвать было нельзя. Женихи уходили ни с чем, потенциальные друзья тоже. Для девичьих разговоров и забав хватало приятельниц и служанок. Сердце никто не трогал. А для души была семья.
А теперь никого не осталось. Может, причина в этом? Говорят, одиночество убивает. Однако, Вира чувствовала, что скорее умрет, чем позволит себя обнять тому же Ванюше или, например, конюху Семе. А вот Дирека обнять хотелось.
Наверно, защитный механизм срабатывал. Мол, если военный, то оборонит. А ей как раз-таки хотелось спокойствия и давно покинувшей ее уверенности, что "все будет хорошо".
Списав все на страх и одиночество, девушка успокоилась. В конце концов, Лексия она вообще полуголого видела. А тут всего лишь обняли, делов-то. Пережить можно.