Я прошёл в зал и с блаженным вздохом окунулся в ленивый диван, погрузился в сладкие грёзы. Медленно провёл рукой по лицу. Мягко улыбнулся своим невинным, романтичным мыслям, где было много крови, насилия и сладострастных конвульсивных телодвижений в такт любвеобильной смерти. Её безупречного ритма доброжелательного небытия.
Я открыл глаза и легко вскочил на ноги. В кухне зажёг газ и поставил чайник. Оставался вопрос о таинственном враге. Конечно, было бы здорово, если бы журналистка и враг оказались одним и тем же лицом, но я ведь писатель, я чувствую слово. Ту записку писал мужчина. Определённо. Никаких намёков, игры, полутонов, обращения к чувствам. Только чёткая, жёсткая позиция по существу. Проанализируем. Я сел за стол и взял листочек бумаги.
Крайне агрессивный стиль, попытка запугать, уничтожить страхом. Прямые, законченные мысли. Явные оскорбления. Нет, это не народный мститель. Он не сдал меня полиции. Разумеется, ведь у нас в стране нет смертной казни. К тому же, попробуй докажи. Нет, у него свой замысел. Это такой же охотник, как и я. Он жаждет мести, он хочет лично поквитаться со мной и это его погубит. Я ведь не испытываю зла к своим жертвам, а он воспринимает близко к сердцу. Я хмыкнул. К сердцу, мне это нравится. Я с удовольствием познакомлюсь с этим загадочным незнакомцем. Жизнь становится очень интересной.
На конфорке жалобно заныл кипящий чайник. Я выключил газ и покончил с его мучениями.
Глава 4.
Я, улыбаясь, протягивал цветы, и любовался её очаровательными карими глазами. Кристина Теплова озадаченно переводила взгляд с букета белых роз на моё лицо и обратно. Я смотрел ей в глаза и видел там свой приговор. Эта стерва хочет уничтожить мой мир. Так же, как некоторые другие женщины в моей жизни, только ещё более основательно. А я никому не позволяю топтаться по моим газонам.
Тревожно-безмятежный мир моей проклятой, романтичной души. Старое заброшенное поместье, забытое людьми. Оно пришло в упадок, заросло мхом и вьюнами, опутавшими величественное здание. В нём живёт злой дух. Бродит по пыльным пустым коридорам, выглядывает в грязные окна, бесшумно скользит по разбитой мраморной крошке и прочему мусору. От его движения не шевелится даже паутина. Так я провожу свои дни.
Небо навечно скрыто тёмными предгрозовыми тучами. В поместье светло и одновременно темно, как бывает при быстротечном дневном ливне. Но здесь никогда не идёт дождь. Порывается что-то сказать, но не может пролить ни единой слезы, чтобы оживить старый парк. Только беспокойно гладит деревья и заросшие кусты, рассказывая печальную сказку о прошлых временах. В сумрачном царстве белеют остатки полуразрушенных храмов и беседок из белого мрамора. И по одичавшему парку одиноко ходит великолепный леопард, страж тех мест. И горе тому, кто войдёт сюда без спроса. Расправа будет короткой и ужасной. Страж безжалостен и свиреп. Только перед одной единственной женщиной готовы были распахнуться старые чугунные ворота. Плакат над входом «Добро пожаловать, принцесса!».
Вот она ступает на мою землю стройными ножками, и всё меняется. Леопард ложится у её ног, а в поместье просыпается жизнь. Под чутким руководством хозяйки старое здание очищается от мусора и паутины. Деревьями и кустарниками занимается садовник. В пруду снова плещется рыба. Тучи расходятся над ожившим миром. Ну и прочая пошлая сентиментальная дребедень.
Но чуда не случилось, и леопард растерзал её. Ничто не проходит безнаказанно, ни вторжение, ни отказ от приглашения войти. С другими сложнее. Они вламываются в парк непрошенными гостями с топорами и бензопилами в изящных ручках и весело начинают наводить свой порядок. Вековые деревья летят в огонь. Вместо кустов разбиваются клумбы. Затем они начинают перестраивать особняк сверху донизу и ещё требуют с тебя денег на это безобразие. Я уж не говорю о том, что они берут ружьё и начинают бегать за бедным леопардом, чтобы пристрелить его. Или того хуже, пытаются поймать, чтобы надеть на него ошейник.
Теплова явилась в мой замшелый особняк с парой коробок динамита и факелом, чтобы выжечь всё дотла. Нет, дорогуша, номер не пройдёт. Руки прочь от леопарда, от всего моего сумрачного, таинственного мира.
Я стою у дверей её гостиничного номера.
- Можно войти? – вежливо попросил я.
Она поджала губы, но взяла букет. Отстранилась от двери.
- Входите.
Маленькая тухлая комнатка с кроватью, столом, парой стульев и старыми занавесками. На полу валяется открытый чемодан. Поверх вороха тряпья лежит моя вторая книжка, в карманном варианте, «Красная тьма слепых». Обложка потрёпанная, с круглым пятном от поставленной чашки кофе или чая, переплёт почти рассыпался. На постели смятое платье. На столе пепельница, переполненная окурками. Неряха, но её литературный вкус можно только поприветствовать.
Я медленно прошелся, оглядываясь, подошёл к окну, выглянул во двор. Вечерняя пустынная улица. Запомнил расположение комнаты с белыми рамами. Второй этаж. На всякий случай следует знать, никогда не угадаешь, когда пригодится. В моём деле мелочей не бывает. Под окном клумба с подвядшими цветами. На противоположной стороне большой магазин с неоновой вывеской.
Я искоса посмотрел на девушку. Конец её книги уже написан.
- Скажите, - сказала она. Я отпустил занавеску и улыбчиво обернулся. Она не попыталась поставить цветы в воду, просто положила на стол и сейчас стояла рядом, сложив руки на груди. На ней серая юбка, чёрный тонкий джемпер и лёгкие туфли на изящных ножках. – Это правда, что у вас на письменном столе стоит бюст Сталина?
Моя улыбка стала ещё шире.
- Каюсь, есть такой грех. Вы так хотите маньяка вычислить?
- Пытаюсь вас понять.
Я пожал плечами.
- Меня нечего понимать. Всё гораздо проще. Сталин – это напоминание для меня об истинной сущности нашей страны.
- И какова же эта сущность?
- Тюрьма, вот какая. Нам не нужна свобода. Нам нужна тюрьма с гарантированной баландой три раза в день, надзиратели на вышках и строгий начальник с которым не забалуешь. Вот и всё. Сталин попал в точку. Так же как Гитлер – символ Германии и Англии. Чувство тотального превосходства над всеми народами, которое свойственно всем германокровным. Но можно Толкиена вспомнить. Орки в английской мифологии - это и монстры и чужестранцы. Очень показательно. Гитлер ведь себя эльфом считал, а нас гоблинами.
Она внимательно смотрела на меня.
- Странно.
- Что странно?
- Вы не кажетесь мыслителем. Я уж не говорю про ваши книги. Они откровенно пошлые и глупые.
Я расхохотался. Она приподняла брови.
- Вы совершенно правы, - сказал я. – Абсолютно. Именно пошлые и глупые. Разрешите?
Я присел на один из стульев и опёрся на трость. Она, поколебавшись, села на другой. Впервые на её лице появилось что-то напоминающее интерес. Она прикурила тонкую сигаретку.
- Не ожидала такой реакции.
- Я полон сюрпризов.
- Уже поняла. Но признаться не думала, что вы такой свободомыслящий. Вы кажетесь очень лояльным власти, если судить по вашим интервью и книгам.
- Просто читаю много, но вы правы. Я действительно лоялен власти. А почему нет? Она в точности отражает потребности общества. Именно такая, какая нужна людям. Чего дёргаться?
Она покачала головой.
- Не всем людям.
Настала моя очередь снисходительно улыбаться.
- Серьёзно? По вашей газетке не скажешь. Откровенно лизоблюдская.
Она усмехнулась.
- Ладно, квиты.
- А вы необычная журналистка.
- Вот как? – она положила руки на столик и нервно сплела пальцы.
- Как правило, журналисты пытаются втереться в доверие, либо провоцируют, но обычно совмещают. А вы сразу пытаетесь шокировать.