— Даже на разных факультетах. — в глазах Йоко близко знающему человеку был заметен откровенный интерес.
— У нас эти процессы не разделяли, — покачал головой Решетников. — Головной мозг есть головной мозг, понимать механизмы принятия чужих решений нужно уметь вне зависимости от того, болен ваш фигурант психически или полностью здоров.
— Тактично не буду спрашивать, к чему такая специфическая заточка навыков, — фыркнула безопасница. — Для каких таких задач.
Светловолосый промолчал.
— Я пошла. Пока. — Йоко на прощание коротко поклонилась, зачем-то старательно и незаметно контролируя, стрельнет ли Решетников взглядом в такт качнувшимся перед носом женским сиськам.
Видимо, он на подобное уже насмотрелся за последние сутки, в том числе в исполнении Члена Совета Директоров — ничем иным отсутствие интересау товарища Хину себе объяснить не смогла. Сестра тоже очень красивая, занятно. И откровенная сверх нормы, вдобавок не отягощена излишними принципами.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Тюрьма Циньчэн, район Чанпин, Пекин. Единственное пенитенциарное учреждение Китая, находящееся в ведении Министерства Государственной Безопасности, а не Министерства Юстиции.
Разговор упрямо не складывался. Сидевший напротив человека в штатском заключённый расфокусировано смотрел сквозь собеседника, односложно кивал, но категорически не шёл на контакт вот уже более получаса.
— Всё в порядке⁈ — поскольку предварительно обозначенные сроки вышли, в двери заглянул хозяин кабинета.
Человек в костюме повёл от себя кистью, не размениваясь на слова и жестом предлагая подполковнику закрыть дверь снаружи.
— Лихо вы его! — здешний обитатель впервые за всё время оживился. — Сегодня точно на ком-то отыграется, — судя по тому, как арестант осёкся, последняя фраза вырвалась у него на автомате.
— Бьют? — посетитель поднялся на ноги.
Заложив руки за спину, он принялся ходить к двери и обратно.
— Можно подумать, вы сами не знаете!
— Я по иной части, — мрачно пояснил визитёр. — Формально рукоприкладство давно запрещено, вот уже несколько лет как.
— А по какой вы части, полковник Хао? — неожиданно поинтересовался бывший учёный и достаточно обеспеченный некогда человек (гость в самом начале общения называл фамилию).
— Почему полковник⁈ — одетый в костюм искренне удивился. — С чего такие выводы⁈
— Фанг — подполковник, — охотно пояснил заключённый, указывая взглядом на закрывшуюся за местным чином дверь. — Значит, вы старше него по званию: он вас послушался беспрекословно.
— И что с того? — посетитель ухмыльнулся.
— Выше подполковника — полковник и старший полковник, — уверенно заявил арестант. — В этом месте начинается тонкость, старший полковник — тупиковая должность.
— Да ну? — ходящий по кабинету неизвестно чему развеселился.
— Да. Когда такие как вы достигают потолка и в столице офицера двигать дальше не намерены, ему дают старшего полковника — верный признак того, что скоро наградят очередным бесполезным орденом и выпрут на пенсию.
— А вы неплохо поднаторели в наших подковёрных играх! — хохотнул одетый в костюм.
— Было время, были и поводы… Но старшим полковником вы не являетесь, — безапелляционно выдал сидящий на стуле. — Знаете, почему?
— Почему же? — беседа наконец стала интересной и для визитёра.
— Старший полковник — неудачник. На лице — как будто печать, «меня скоро выпнут под зад». А на вас такой печати нет, у вас вид вполне успешного человека. — Заключённый чуть подумал. — У вас лицо знающего, что его ждёт, и полностью контролирующего свой путь. Получается, вы полковник, уважаемый полковник Хао.
— Старшим полковником я действительно не стал. И насчёт тупиковой ветви карьеры вы верно описали, — посетитель бросил на столешницу прямоугольник ламинированного пластика. — Моё удостоверение, читайте.
— Генерал?.. — местный обитатель широко раскрыл глаза. — Управление номе…
— Тс-с-с-с-с! — визитёр поморщился и забрал документ. — Господин Ван, я вас умоляю!
— Это вряд ли провокация, — сидящий за столом какое-то время помолчал, затем начал размышлять вслух. — Особенно с учётом того, кем вы являетесь. Посылать для провокаций кого-то вашего уровня — всё равно что колоть микроскопом орехи… — по мере собственных слов говорящий всё больше впадал в задумчивость.