– Нет, не думаю, что кто-нибудь мог после шести часов выйти из дома так, чтобы я или кухарка не заметили этого. Ведь нельзя же среди бела дня выскочить на улицу прямо со второго этажа — для начала надо спуститься по лестнице. К тому же наружная дверь закрывается с таким треском, что это слышно во всем доме, а кто захотел бы выйти через черный ход и сад, тот непременно прошел бы мимо кухни, и кухарка увидела бы его.
Эти слова, видимо, произвели на всех присутствующих должное впечатление. Дом был найден утром запертым на все запоры, а после этого никто из него не выходил, следовательно, убийцу надо было искать в доме.
Присяжный, задавший последний вопрос, огляделся вокруг с видом полного удовлетворения и, не желая, очевидно, свести на нет произведенный эффект, молча уселся на свое место, отказавшись от дальнейших расспросов.
Так как, по-видимому, никто больше не собирался допрашивать дворецкого, то последний, судя по всему, начал терять терпение и спросил:
– Желают ли господа задать мне еще какой-нибудь вопрос?
Никто на этот призыв не отозвался, и дворецкий с облегчением вздохнул и поспешно направился к прислуге, явно обрадованный тем, что наконец-то тяжелое испытание завершилось. Это невольно бросилось мне в глаза, но у меня не было времени поразмыслить над этим, поскольку начался допрос моего нового знакомого — мистера Харвелла, секретаря, который был правой рукой покойного.
Харвелл выступил вперед с видом человека, который сознает, что от его слов зависят жизнь и смерть других людей. Его внешнее спокойствие и достоинство, с которым он держался, произвели на всех самое выгодное впечатление, и даже мне он показался уже не таким антипатичным, как поначалу. Его внешность не говорила ни против него, ни в его пользу: это был один из тех ничем не примечательных мужчин с гладко зачесанными волосами, которые встречаются на каждом шагу. В своей жизни этот человек испытал, по-видимому, больше горя, чем радости, и был лучше знаком с мрачными, нежели со светлыми сторонами жизни.
Коронер немедленно приступил к допросу:
– Ваше имя?
– Джеймс Трумен Харвелл.
– Каков род ваших занятий?
– Последние восемь месяцев я служил личным секретарем покойного мистера Левенворта.
– Вы, кажется, последний, кто видел его живым?
При этом вопросе молодой человек высокомерно поднял голову и проговорил:
– Ни в коем случае! Вы, вероятно, путаете меня с человеком, который убил мистера Левенворта?
Подобное заявление походило скорее на шутку дурного тона, и попытка отнестись таким образом к расследованию трагического происшествия произвела на присутствовавших в комнате самое тягостное впечатление; общее настроение тотчас изменилось не в пользу допрашиваемого. По-видимому, он и сам это почувствовал, но, несмотря ни на что, еще выше поднял голову.
– Я хотел спросить, — уточнил коронер, возмущенный подобным ответом, — были ли вы последним, кто видел мистера Левенворта, перед тем как он был убит?
Секретарь скрестил руки на груди. Я не мог понять, хочет ли он этим движением скрыть охватившую его дрожь или только пытается выиграть время, чтобы собраться с мыслями.
– Я не могу дать вам на это однозначного ответа, — проговорил он наконец серьезно. — По всей вероятности, я последний видел его живым, хотя, когда живешь в таком большом доме, трудно утверждать это с полной уверенностью.
Заметив, что присутствующие не удовлетворены его ответом, секретарь добавил:
– Я, в соответствии со своими обязанностями секретаря, иногда должен был приходить к мистеру Левенворту и поздним вечером.
– Не могли бы вы сообщить нам, в чем именно состояли эти обязанности? — спросил коронер. — Иначе говоря, какого рода занятия поручал вам мистер Левенворт?
– Отчего же нет? Вам, быть может, известно, что покойный обладал огромным состоянием, и поскольку он пользовался репутацией человека чрезвычайно доброго и отзывчивого, то ему отовсюду приходили разного рода прошения, которые я и должен был вскрывать, а также отвечать на них. Его частная корреспонденция помечалась всегда особым знаком, которым и отличалась от прочей переписки. Но это еще не все. Мой патрон прежде занимался торговлей чаем и не раз бывал в Китае, поэтому он был очень заинтересован завязать более тесные отношения между нашим отечеством и этой страной. Чтобы познакомить американцев с Китаем, со всеми его традициями и народом, патрон начал писать книгу на эту тему. Моя помощь ему в этом деле ограничивалась тем, что я каждый день писал часа три под его диктовку. Последний сеанс приходился на поздний вечер, между девятью и одиннадцатью часами. Мистер Левенворт был человеком чрезвычайно пунктуальным и любил точность во всем.
– Вы говорите, что писали под его диктовку каждый вечер. Значит, и вчера также?
– Да, как всегда.
– Что вы можете сказать относительно его настроения? Не заметили ли вы, что он был взволнован или обеспокоен чем-нибудь?
Секретарь нахмурил брови и произнес с расстановкой:
– Поскольку он, надо полагать, не имел ни малейшего понятия о том, что смерть его близка, чего ради он стал бы волноваться или беспокоиться?
Коронер, недовольный тоном, которым свидетель давал показания, строго заметил:
– Ваше дело отвечать на вопросы, а не задавать их.
– Прекрасно. В таком случае я должен сказать, что, если даже мистера Левенворта и посетило какое-либо предчувствие близкой смерти, он не сообщил мне ничего об этом и даже казался более углубленным в работу, нежели всегда. Когда я уже собирался уйти, он сказал мне: «Не пройдет и месяца, как можно будет отдать эту книгу в печать, не так ли, Джеймс?» Я прекрасно помню его слова, потому что в ту минуту он наливал себе вино; каждый вечер перед сном патрон выпивал бокал вина. Я уже взялся было за дверную ручку, но остановился на пороге и ответил: «Конечно, мистер Левенворт». — «В таком случае выпьем за успех моей книги», — произнес он и налил бокал также и мне. Я сразу выпил все вино, а хозяин — только половину. И когда мы нашли его утром мертвым, бокал стоял в том же положении на письменном столе.
Рассказ о последних минутах, проведенных с покойным, по-видимому, очень взволновал Харвелла; он вынул платок и отер пот со лба.
– На прощание, — продолжал он, — я пожелал патрону спокойной ночи и вышел из библиотеки.
Коронер, очевидно, вовсе не был тронут волнением секретаря; он пристально посмотрел на него и поинтересовался:
– А куда вы направились потом?
– К себе в комнату.
– По дороге вы никого не встретили?
– Ни единой души.
– Быть может, вы заметили или услышали что-нибудь необычное?
Голос секретаря как будто дрогнул, когда он ответил:
– Нет, ничего.
– Подумайте еще раз хорошенько, мистер Харвелл, можете ли вы с чистой совестью подтвердить, что действительно никого не встретили и ничего не заметили?
На лице свидетеля появилось испуганное выражение, он дважды начинал беззвучно шевелить губами, словно пытаясь что-то сказать, но оба раза промолчал. Наконец он произнес с видимым усилием:
– Действительно, я заметил нечто, но настолько незначительное, что даже не хотел упоминать об этом; теперь эта маленькая странность невольно мне вспомнилась.
– Так в чем же дело? Говорите.
– Одна дверь была полуотворена.
– Чьей комнаты?
– Мисс Элеоноры Левенворт, — молодой человек понизил голос до едва слышного шепота. — Если бы не произошло это ужасное несчастье, я даже не вспомнил бы о подобном ничтожном обстоятельстве.
– Вы заперли за собой дверь, когда вошли в свою комнату?
– Само собой разумеется.
– Когда вы легли спать?
– Тотчас же.
– Быть может, вы слышали что-либо, перед тем как заснули?
Он опять немного смутился, потом решительно заявил:
– Ровно ничего.
– Вы не слышали шагов в коридоре?
– Может быть.
– Но можете ли вы сказать наверняка, что слышали шаги?
– Утверждать этого я не могу.
– Но по крайней мере вам так показалось?