Хоть я и не плакал, когда мама умерла, после её смерти – я начал чувствовать себя в точности точно так же, как и все остальные.
Когда ребята моего возраста и чуть помладше начали охотиться за собаками, чтобы отрезать тем хвосты, я присоединился к охотникам, когда ещё месяца три назад – я бы встал на позиции отчаянного защитника животных. Но эта жизнь – слишком долгая, чтобы подолгу оставаться одним и тем же человеком.
Троим из двадцати хорошо знакомых мне ещё с детства собак – я лично отрезал хвосты кухонным ножом. Собаки сопротивлялись; но удара в нос им хватило, чтобы смириться со своей судьбой. Жалею ли я о том, что сделал? В какой-то мере – но так же, я понимаю, как мне самому нужно было видеть, как страдают другие. К тому времени – я уже чувствовал себя несчастным и беспокойным. А что успокаивает нервы лучше, чем видеть, как страдают другие – пусть даже собаки.
Отрезать хвост получалось только со второго или с третьего раза – ножи были не слишком острыми, да и сил у нас было маловато. А после этой охоты, в ходе которой мы ещё раз подтвердили превосходство людского рода над всеми прочими – все эти собаки с жалостливым визгом разбегались прочь, стоило им только заслышать шорох моих шагов. А ведь раньше: они бегали за мной, гавкали, игрались…
Всё равно. Было весело: и играть с ними, и резать им хвосты.
У каждого из нас – были свои причины для нервного срыва. На нас – слишком многое давило – мы старались обходить слишком часто начавших проявлять агрессию вертов десятой дорогой. Каждый из нас – нёс на спине свой личный груз, ломавший нам кости. Не удивительно, что очень скоро – мы стали злиться на всё живое. И нам – жизненно необходимо было сбрасывать накопившееся в нас напряжение. Вот мы и веселились, как только могли.
Бывало и такое, что странности в поведении других действовали мне на нервы. Меня просто выводило из себя поведение той девочки, в которую я был влюблён. Любовь – это всегда трагедия – и я понял это на личном опыте. Она могла кричать до потери голоса, когда нервничала. А выводило её из себя – буквально всё! А если кричать ей не позволяли обстоятельства – у неё всегда при себе были острые предметы, которыми она могла резать или колоть что-нибудь на себе. Иногда – живого места на себе не оставляя. Меня – это дико выводило из себя. Я любил её – и не хотел, чтобы эта сумасшедшая делала с собой такие вещи. С другими – сколько угодно – но не с собой.
Всё это – страшно действовало мне на нервы; и я много дрался, и бил других мальчишек – часто, безо всякой причины.
Мы с этой девочкой: ходили несколько раз на свидания под дерево, где мы оба открывали для себя много нового друг в друге и стонали всю ночь – ну, вы понимаете, о чём я. То, что мы делали друг с другом – было одним из того немногого, что не выводило меня из себя. Хотя, несмотря на нашу любовь, единственным комплиментом, который я – только однажды заслужил от неё – было: «ты меня совсем не бесишь» – и всё. Зато: она меня бесила. Постоянно.
Затем, шаттл с едой и прочими вещами, который отправляли к нам каждый месяц – сбило ракетой. Наверное, подумали, что это вражеский корабль. Ничего страшного, на самом деле – не произошло. Многое: можно было вынести и из-под разбитого корабля. Но народ – всё равно так переполошился, что чуть не поднял восстание, хоть и не было – против кого. Папа: из последних сил пытался вразумить, казалось бы, когда-то разумных и хладнокровных учёных, оказавшимися – пугливыми детьми. И только его нерушимый авторитет, уверенный голос и твёрдые факты – смогли заставить совсем уж потерявших всякий человеческий облик людей разойтись по домам. Что бы мы делали без таких замечательных людей, как мой отец? Почему я – никогда не мог быть таким же?!
Дальше: жизнь вернулась в своё прежнее русло, пока к концу третьей недели не погибли все собаки, кошки и даже крысы. Все понимали причину происшествия. Бедных зверьков – было слишком мало – они были измучены той жизнью, которую им приходилось вести в последнее время. Мы – замучили их до смерти. Возможно, самым болезненным для них было то, что они – наверное – помнили те далёкие и светлые времена, когда люди и звери – были друзьями.
Возможно, все мы в какой-то степени – эти бесхвостые собаки, замученные до смерти жестокой судьбой. Сейчас, как и тогда – я вижу все эти трупы. Они лежать вон в том углу; и в этом тоже.
Я успокаивался только тогда, когда что-нибудь ломал, кого-нибудь бил или что-нибудь поджигал. Окончательно сойти с ума мне не давало лишь то обстоятельство, что я понимал: я – не один. Все – жили в том же аду, что и я; в той или иной степени – все чувствовали то же самое.