Стэнли оживлял выступления Кеннеди лазерной подсветкой и участием струнного ансамбля, состоящего из молодых девушек. Афиша на лондонском театре «Доминион» гласила: «Кеннеди — Жуткая гулянка»[705]*. Продюсер «Битлз» Джордж Мартен намеревался снять о нём видеофильм. Это не всем нравилось. Джон Драммонд, музыкальный редактор Би-би-си, называл Найджела Кеннеди «Либерейсом девяностых»[706]*. По мнению журнала «Страд», библии скрипичного дела, новый облик делал его «из безвкусного отвратительным»[707]. Классических критиков ужасало его манерное растягивание звука. Музыканты, нанятые для участия в шоу «Monster Bash», спустя два года после концерта все еще не получили за него денег. Людям, платившим немалые деньги за входные билеты на концерт на открытом воздухе, приходилось еще доплачивать за стулья.
Подобная реакция огорчала Кеннеди, и он пытался наладить отношения с миром классики. Он решил записать концерты Брамса и Бетховена и избрал для этой цели Клауса Теннштедта, ведущего немецкого дирижера «И-Эм-Ай». Теннштедт отличался хрупкой нервной системой, и его реакцией на внезапную известность, свалившуюся на него после многих лет прозябания в провинции, стала бесконечная череда болезней. Кеннеди с пониманием отнесся к его повышенной уязвимости. Теннштедта же привлекали в Кеннеди его по-юношески искреннее уважение, выдающаяся техника и фантастические показатели продаж. Они почти не понимали язык друг друга, но с одинаковой, не требующей словесного выражения иронией относились к абсурдным условностям звукозаписи. В каждом концерте Кеннеди исполнял собственную каденцию — в четырехминутных соло смешивались классическая техника пассажей и отголоски мелодий его нового кумира, Джимми Хендрикса. Он купил на аукционе бандану рок-мученика, пропитанную его потом, и повязывал ее на лоб как талисман, где бы ни играл.
Ни Брамсу, ни Бетховену не удалось даже близко сравняться по успеху с диском «Времен года», но продажи исчислялись шестизначными цифрами, а для классики это очень много. Способность Кеннеди находить общий язык с любой аудиторией не подвергалась сомнению. В июне 1992 года в Киле, родном городе Теннштедта, он вышел перед полупустым залом, где сидели голштинцы в лучших воскресных нарядах, в черной шелковой рубашке, бархатных брюках и кожаных сапогах до середины икр. Когда он приветствовал облаченного во фрак концертмейстера взмахом открытой ладони и словами: «Привет, жуткий тип!», раздались смешки. Но когда зазвучал концерт Бетховена, между ним и публикой установилось полное взаимопонимание. Он ни минуты не стоял на месте, он то подскакивал к дирижеру, то уходил к альтам. Он наслаждался игрой оркестра, но при этом постоянно помнил о зале. Он играл в этом холодном балтийском зале добросовестно, словно жиголо, отрабатывающий свою плату до последней лиры, он ластился к публике, потрясал ее, ублажал ее, трогал до глубины души своим обликом маленького потерявшегося мальчика. Концерт завершился бурей аплодисментов и бесконечными бисами. Я надолго запомнил этот концерт в Киле, потому что он стал одним из последних появлений Найджела Кеннеди на публике.
Джон Стэнли придумал ему множество занятий — «написать» автобиографию, сняться в биографическом видеофильме, совершить мировое турне. «Стэнли как сумасшедший требовал, чтобы он снялся в этом фильме», — рассказывал Макканн, но Кеннеди уже устал и становился все более подозрительным. «Когда мы стали работать над новыми вещами после "Времен года", — говорил Кеннеди, — у меня не хватало времени и информации для того, чтобы принять должные творческие решения по поводу этих вещей, и в результате получалось что-то стандартное, что мне не нравилось. Я терял контроль».
Его подруга Брикси ушла от него и увезла в Калифорнию любимую собаку, друзья до классической музыке не желали с ним знаться, ему надоело постоянно играть одно и то же, он физически ощущал свое одиночество. В то лето он объявило конце своей карьеры и в возрасте тридцати шести лет уединился в домике в холмах Малверн. Если «И-Эм-Ай» захочет его записывать, пусть построит ему домашнюю студию, заявил он. Что же касается Джона Стэнли, то и в его штучках он больше не нуждался; за лето они окончательно разошлись. «Энтузиазм Найджела в отношении тех, кого он называл "мертвыми композиторами", всегда оставался неискренним, — объяснял Стэнли. — Когда он решил прекратить выступления после записи концерта Бетховена, нам больше не было смысла оставаться вместе. Никаких ссор не было. Все произошло внезапно/но без злобы. Он в один момент оборвал все отношения. Машина шла на полной скорости, а он остановил ее единственным знакомым ему способом».
706
707
46 Это высказывание принадлежит Деннису Руни, редактору североамериканского издания журнала «Strad».