В одной из наших бесед Маккормак описал систему музыкальной жизни как безнадежно неэффективную — «то же самое было с крикетом, пока за дело не взялся Керри Пакер», сказал он. У «Ай-Эм-Джи» сложилось собственное отношение к концертам звезд и к массированному спонсорству. Каждый год должны появляться новые таланты и новые фестивали. Надо лишь применить разрушительные методы, придуманные для спорта. А остальная музыкальная инфраструктура либо будет слаженно подпевать, либо просто исчезнет сама собой.
Если музыка хотела пережить Маккормака, ей необходимо было найти изъян в его броне — а это казалось почти невозможным. На протяжении трети века Маккормак не встречал на своем пути никаких препятствий. Официальные власти вмешались в его деятельность всего один раз, в 1983 году, когда комитет палаты общин, возглавляемый бывшим министром по делам спорта Деннисом Хауэллом, выразил озабоченность ростом влияния «Ай-Эм-Джи» на события общенационального масштаба — такие, как Уимблдон и Открытый чемпионат Великобритании. Политики насторожились после того, как в 1973 году, во время объявления бойкота Уимблдона профессионалами, Маккормак представлял на переговорах не только чемпионат как таковой, но и лидеров обеих фракций теннисистов — Джона Ньюкомба от бастующих и Роджера Тейлора от участников. Эта ситуация, заявил Хауэлл, «чревата конфликтом интересов и не может не вызвать недоверия общественности». Впрочем, даже столь серьезное обвинение из столь серьезного источника не поколебало позиций Маккормака. Теннис, гольф и Би-би-си так нуждались в нем, что скорее согласились бы навлечь на себя гнев политиков, чем потерять «Ай-Эм-Джи». Он занял ключевую позицию на линии соприкосновения спорта и средств массовой информации и делал все для того, чтобы Господь не лишил его своего расположения.
Маккормак вставал каждое утро в 4.30 и диктовал уже ожидавшему его секретарю, ставя одновременно крестики и галочки на листке желтой разлинованной бумаги с записанными на нем делами на текущий день. Он просчитывал заключавшиеся компанией сделки до последнего цента, хотя сам не был жадным человеком и, по слухам, получал в «Ай-Эм-Джи» далеко не заоблачную зарплату. Но он не признавал никаких ограничений на пути к поставленной цели, и тем, кто хотел помешать ему, приходилось считаться с его неудержимыми амбициями. Мелким сошкам импонировала его готовность выслушивать новые предложения и делать долгосрочные инвестиции, даже если прибыли ожидались не раньше, чем через пять или семь лет. Подобный подход давал ему еще одно преимущество в музыке. Классический менеджмент не мог позволить себе заглядывать так далеко. Не стремился он и к такому глобальному охвату. Если концертный агент хотел договориться о гастролях оркестра в Японии, ему приходилось несколько раз летать в Токио и останавливаться там в чудовищно дорогих отелях. Агентство «Ай-Эм-Джи артисте» договаривалось о гастролях через собственное отделение в пригороде Токио, в результате чего расходы и цены оставались на допустимом уровне.
Музыкантам и их агентам «Ай-Эм-Джи» казалось абсолютно непотопляемым. Конечно, и у «Ай-Эм-Джи» случались неудачи в разных областях, хотя ни одна из них не оказалась настолько серьезной, чтобы повредить бизнесу в целом; впрочем, сам факт таких неудач свидетельствовал о наличии у фирмы уязвимых мест, В теннисе Маккормак промахнулся с Беккером и Граф. К тому времени, когда он подобрался к ним, они уже связали свою судьбу с европейскими менеджерами. Все знали, что в Германии его позиции слабы. Он рассчитывал сделать своим тевтонским героем Бернхарда Лангера и даже выстроил в расчете на него немецкий чемпионат «Мастерз», но Лангер потерял в мастерстве. Он заявил свои права на Михаэля Шумахера еще до того, как тот выиграл Гран-при в своем первом сезоне. Однако автогонки интересовали сравнительно немногих и не могли рассчитывать на такие рейтинги, как теннис или гольф. Чтобы показать свое отношение к происходящему, Маккормак отнял права на трансляцию из Уимблдона — любимых кортов Штефи и Бориса — у государственного немецкого телевидения и продал их кабельному каналу. Когда Граф в следующий раз выиграла турнир, Марк переменил канал. Тем не менее Германия — государство, имеющее колоссальный вес в классической музыке, — оставалась крепким орешком для «Ай-Эм-Джи».
Неудачу потерпел Маккормак и в Испании. В первое десятилетие после смерти Франко самым заметным и популярным человеком в стране (если не считать обитателей королевского дворца), олицетворением Испании стал игрок в гольф Севериано Бальестерос. Его слава была настолько велика, что когда в 1993 году европейская команда проиграла американцам Кубок Райдера, редакторы спортивных газет, обычно не отличающиеся особой чувствительностью, посвящали целые полосы выражению сочувствия бедному, расстроенному Севви. Бальестерос не нуждался в победе; от него требовалось одно — повернуться и улыбнуться. Когда Маккормака спросили, что он считает своей самой большой ошибкой, он признался: «Чего бы я действительно хотел — это быть тем человеком, который первым открыл Бальестероса…»[872] Испанец обладал некой беззаботностью, которой Маккормак по-настоящему завидовал. Казалось, Бальестерос не думает о том, чтобы урвать самый большой кусок. Он принадлежал к среде, где деньги, даже очень большие, не играли главной роли. Маккормак знал, что пока он не постигнет европейский стиль и не станет необходимым для европейских мастеров, его мировое господство будет неполным — будь то в спорте или в любой другой сфере. Он рассматривал классическую музыку как способ приобрести положение в обществе и завоевать уважение в Европе.