Лев КВИН
КТО УБИЛ ЛЕБЕДЕЙ?
Обыкновенное, поросшее камышом степное озеро выглядело в этот полдневный час удивительно красивым. По-весеннему яркое солнце струило потоки лучей, и вода отражала их, плавно покачивая ослепительные блики на упругих спинах волн или покрываясь множеством мелких чешуек из чистого золота, когда поверхность озера ерошил холодный порывистый ветер.
Даже сухой камыш, серый и скучный в ненастный день, зашелестел, зашептался совсем по-молодому. И Юре казалось, что густые стебли, залитые солнцем, вот-вот раздадутся в стороны, пропуская горделивую, величаво спокойную пару белых лебедей.
Но лебеди не выплывали. Они не выплывут никогда.
– Кто же все-таки их убил? – Юра все еще не отрывал взгляда от камышовой стены: вдруг случится чудо и они появятся?
Гриша пожал плечами:
– Как узнаешь? Тут к нам прошлой осенью на уборку столько из города понаехало.
– А не ваши деревенские?
– Может, и наши, – не стал спорить Гриша.
Теперь перед глазами Юры стояла другая картина.
Вода, окрашенная кровью… Человек с охотничьим ружьем, в высоких болотных сапогах достает из воды убитых птиц… Кто он, этот негодяй? Кто?
– Я бы его… – Он не договорил, стиснув зубы, ткнул кулаком воздух.
Гриша посмотрел на Юру со спокойным удивлением. Чудак, что зря кипятиться? Ведь в прошлом году дело было.
– Так пойдем за удочками? – спросил он.
– Ну, пойдем…
Сегодня у ребят первый выходной за восемь дней. И каких дней! С утра и почти до самого вечера на тряской сеялке. Правда, школьников полагается сменять раньше, после шести часов работы. Но не всегда получается. Людей не хватает – самая страда.
Друзья еще вчера условились, что пойдут утром на озеро, посидят с удочками.
Но Юра проспал утренний клев, Гриша зря прождал его у себя дома. Он не сердился. Что сделаешь: устал парень за эти дни, не привык к тяжелой сельской работе.
Они побродили без дела по безлюдной деревенской улице, сходили за пять километров на озеро присмотреть местечко для лова, а теперь возвращались домой за удочками. Конечно, вечер – не утро. Рыба клюет далеко не так, особенно весной, но, может, удастся все-таки поймать хоть трех-четырех чебачков…
Нет, ничего с рыбалкой не вышло! Ребят искали. Нарочная из конторы, юркая женщина, похожая на подростка, уже избегала полдеревни. Их срочно звал к себе управляющий отделением совхоза.
Ребята переглянулись. Все ясно! Был выходной – и нет выходного. Ничего не поделаешь: страда!
Управляющий отделением спал, сидя за письменным столом. Голова свесилась на грудь, брезентовый плащ поднялся над спиной жестяным горбом. Сразу видно: человек всю ночь не спал, сюда заявился прямо с поля.
Гриша негромко кашлянул в кулак. Управляющий приоткрыл один глаз, другой. Они были у него красные, как у кролика.
– Отдохнули, ребятки?
– Да так, чуть-чуть.
– Одному из вас в ночь идти. С семи вечера заступать и до семи утра. А там сутки свободные.
Управляющий говорил вроде бы им двоим, а сам смотрел при этом на одного Гришу. Тот и ростом выше, и плотнее. Юре вдруг стало обидно. Он сделал шаг вперед:
– Я пойду.
– Ночью трудно. – Управляющий в сомнении мял рукой подбородок. – Был бы хоть поздоровее.
– Да что у вас – сеяльщики на вес?
Сонные глаза управляющего оживились, он удовлетворенно кивнул.
– Оденься только потеплее. Звезды не очень-то греют… Обожди, – остановил он Юру, уже подавшегося к двери, – сейчас придет твой тракторист.
Тракторист не вошел – ворвался, как степной ветер. Моряцкий бушлат нараспашку, промасленная шапка залихватски сдвинута на затылок.
– Зачем звали?
– Ты в ночь? – Управляющего не узнать. Голову поднял, весь подобрался. Даже плащ больше не топорщился. – Вот этого возьмешь с собой, – он показал на Юру, – вторым сеяльщиком.
– Так Маруся же управляется! – Судя по всему, тракторист не очень обрадовался.
– Семян много расходуете, заправщики жалуются. А ведь сам, кажется, знаешь, как нынче с ними трудно. Со станции прямо на поле. Возить не успевают.
– Понятно! – Тракторист рывком повернулся к Юре. Глаза у него острые, цепкие. – К шести быть у конторы. Поедем со сменой на стан…
В машине народ собрался в основном пожилой, степенный. Помоложе – Юрин тракторист (его Петром звать) да еще двое-трое. Тем бы позубоскалить. И, конечно, первым делом по поводу удочек: Юра взял их с собой, чтобы утром, после смены, не заходя домой – сразу на озеро.
– Ты как, пацан, прямо с сеялки?
– Ха-ха-ха!
– Да он привык по ночам удить.
– Ха-ха-ха!
Пусть смеются…
Среди едущих одна женщина. Полная, краснолицая, в мужской меховой шапке. Агроном отделения – она бывает на каждой пересменке.
А где же Маруся? Уже, наверное, там – с первой машиной уехала. Интересно, какая она? В дневной смене есть женщины, но больше пожилые. Одна только девушка.
Веселая, песни все время поет. Даже на пересменке. Заливает сошники маслом, а сама:
Но я упряма,
Ах как я упряма…
Юра тронул за плечо своего тракториста; он сидел рядом, у борта:
– А она молодая?
– Кто?
– Да Маруся.
Тракторист посмотрел на него ошалело и вдруг захохотал:
– Ха-ха-ха!.. «Она молодая»!.. Ой, не могу!
– Что смешного? – Юра обиделся. – Я ее не знаю, вот и спросил.
– Так ведь она не баба. Мужик. – Тракторист вытер рукавом выступившие слезы. – Ну, пацан, уморил.
Юра покраснел до ушей. Надо же так влипнуть!
– Фамилия у него Марусич. Вот все Марусей и кличут. Городской он, к нам сюда только на сев.
Полевой стан, как всегда во время пересменки, наполнен шумом и грохотом.
Один за другим с лязгом подъезжают тракторы, волоча за собой сцепы сеялок и поднимая тучи пыли. Оставляют сеялки на краю поля, а сами выстраиваются в линию возле вагончика. Усталые трактористы с черными, запыленными лицами, все похожие друг на друга, передают смену только что прибывшим.
Вот и Маруся. Мужчина не старый, но обрюзгший, с животом. Модный, с козырьком, берет, а под ним густые, свалявшиеся, как войлок, волосы. Зерно застрянет – прорастет. Всю пыль с полей собрал.
Тракторист отвел Марусю в сторону, толкует о чем-то, бросая на Юру быстрые взгляды. Наверное, говорят: навязали практиканта на нашу голову. А Маруся урчит недовольно. Он вообще не говорит, а урчит, словно голосовые связки у него не в горле, как у всех людей, а в животе. Сразу и не разберешь, что сказал.
Техуход провели вместе. Залили жидким маслом сошники, колеса заправили солидолом. Это для Юры уже привычное дело; он управился даже раньше Маруси. Тому не очень-то сподручно наклоняться – животик мешает.
Подъехал трактор.
– Готовы? – высунулся из кабины Петр. – Цепляй сеялки!
Трактор взревел, выплюнул облачко черного дыма и сильно дернул сеялку. Юра едва устоял на ногах, схватился руками за крышку.
Громоздкий агрегат, скрежеща, подскакивая на неровностях почвы, вышел в степь.
Начиналась ночная смена.
Огромное солнце висит на краю неба, зажигая всю землю своим красным неярким пламенем. Горит березовая рощица неподалеку от степного озера; горит, словно расплавленное, и само озеро. Горит трактор, горят сеялки; горят, как будто светятся изнутри, лица сеяльщиков. Даже на землю, черную, сырую, жирную степную землю, ложится багровый отсвет.
Красиво! И страшновато немного. Как будто это и не наша, а какая-то совсем другая, чужая земля.
Ну конечно, не наша! Незнакомая планета, только что открытая. А они – космонавты с ракеты, прилетевшей сюда. А это не трактор, не сеялки – исследовательский агрегат. Или нет! Это и трактор, и сеялки. Идет сев на вновь открытой планете – надо установить, пригодна ли она для заселения людьми. И им, лучшим из лучших, предоставили честь первым засевать земными злаками эту черно-багровую почву.
Солнце уже нырнуло за горизонт, только темно-красный краешек виднеется.
Где-то оно сейчас встает – и там кончается ночная смена. А здесь впереди еще целая ночь.