Так легче. Можно даже немного прибавить газ.
Конец гона. Здесь разворачиваться. Нет, лучше пусть Петр! По прямой еще ничего, а на развороте запутаешься…
– Эй! – крикнул Юра в темноту.
– Бегу! – отозвался Петр и почти сразу же появился в кабине. – Что не развернул, пацан?
– Если бы днем…
– Посмотри, как я. Потом сам попробуешь.
Развернулись, стали. Маруся вылез из своего ящика. «Ага! – удовлетворенно отметил Юра. – Трясется спросонок, как лист на осеннем ветру». Тут и машина с семенами подошла. Заправили ящики доверху.
– На сегодня все, – сказал Петр заправщикам. – Больше не приезжайте… Экипаж, по местам!
Тронулись рывком, даже зерно посыпалось. Отъехали метров десять – стали.
Опять трактор рванул – опять стали. Снова… Что-то не ладится.
Юра побежал к трактористу:
– Что случилось?
Петр сердитый, злой:
– У себя спроси. Натворил со сцеплением.
– Я?.. – растерялся Юра.
– Работал трактор, как новенький, а теперь… То буксует, то рвет… Вот, пожалуйста, опять… Эх ты, горе-тракторист!
Юра стоит красный. Как же так? Ведь он в самом деле ничего не сделал. Трактор шел отлично, вплоть до самого разворота.
– Исправить нельзя?
– Исправишь тут, в темноте… – Петр с досадой стукнул кулаком по сиденью. – Эх, не надо было давать! Сам виноват, дурья башка… Ну что теперь? Отцепим сеялки, без них кое-как к стану дотащимся. Утром летучка придет – может, направят к вечеру.
Как неладно получилось! По его вине трактор простоит целый день. А позору! Ребята узнают…
– Что приуныл, пацан? Не бойся, никому не скажу, будь спок… Иди, отцепляй сеялки.
– И Марусе? – едва слышно произнес Юра.
– Сказано – никому…
…Доплелись на трясущемся тракторе до полевого стана. Легли на полки в пустом вагончике. Тепло, можно спать. Можно, если бы не…
Как же так, как же? Юра мысленно проверяет каждое свое движение. Выжал муфту сцепления. Включил скорость… Легко, очень легко шло. Легче, чем на учебном. Ни разу не заело.
– Спишь, пацан? – это Петр спросил.
– Нет.
– Ты спи!
Через минуту Маруся:
– Спишь?
А ему какое дело? Спал бы лучше сам, не спрашивал бы.
Неожиданно Маруся соскочил с полки:
– Ох, мать честная, термос там оставил. Сопрут… Пойду!
Сапоги громко затопали к выходу.
– И я с тобой, – поднялся Петр. -Все равно не спится. А ты давай спи, пацан! Спи, спи, не думай ни о чем. Все будет в порядке.
Проходя мимо Юры, он заговорщицки тронул его грубой, очерствевшей, остро пахнувшей маслом рукой. Мол, сам знаешь, почему с ним иду. Теперь он у меня не постреляет, будь спок!
Они ушли оба и долго, очень долго не возвращались. Юра крутился беспокойно на деревянной полке. Уже, наверное, часа полтора прошло.
Наконец, не выдержав, вышел из вагончика, поднялся на пригорок. Там остались сеялки, возле колка, резной силуэт которого выделяется на уже сиреневом небе. Вон светлая точка прыгает – у Петра карманный фонарик.
Но свет почему-то не у сеялок – в стороне. В самом колке. Вот вспыхнул. Еще, еще. Что они делают там?
Светлая точка двинулась из колка. Пляшет по дороге. Сюда идут.
Юра вернулся в вагончик, лег на полку.
Вскоре появились и они. Вошли тихо, на цыпочках. Маруся склонился над ним.
Юра закрыл глаза, задышал ровно, медленно. Пусть думает – спит.
– Не разбуди, – шепнул Петр.
– Не… – и после паузы: – А завтра как?
– Опять, наверное, школяра дадут. – Тракторист стянул сапоги, поставил их осторожно на пол.
– Черт бы их побрал! Нельзя же каждый раз так.
– Видно будет.
Через минуту оба начали храпеть. Густо, сердито – это тракторист. Тоненько, с присвистом – это Маруся.
Юра не спит.
Нехорошо на душе. Тревожно.
И все-таки он заснул. Кажется, на минуту, а открыл глаза – уже совсем светло.
На улице рокот моторов, шум, смех.
Пересменка.
Тракториста и Маруси уже нет в вагончике. Юра выглянул в окно. Вон машина отошла с ночной сменой, они там.
– Привет герою посевной!
Вошел Гриша, веселый, улыбающийся. В руке бумажный сверток, – Юра просил захватить завтрак, чтобы сразу отсюда, не заезжая в село, двинуться на рыбалку.
Юра весь сжался. Сейчас спросит: «Как же ты так, а?»
– А вы ничего поработали. Норма с четвертью.
– Пыхтели помаленьку.
Не сказал! Не сказал Петр!
А на улице солнце, красиво так… И сразу сердце – ёк! Совсем рядом урчал искалеченный трактор. Возле него хлопотал дядька с рыжей щетиной усов под вздернутым носом.
– Долго провозились с ним?
– Маслица подолью – и пошел.
Юра не верил своим ушам:
– А сцепление?
– Так исправил же Петр.
– Исправил?! Когда?
Усач, ни слова не говоря, полез в кабину, тронул с места трактор. Остановил, снова тронул.
– Бачишь!.. До утра, говорит, провозился.
Ничего Петр не возился! Уходил с Марусей, потом спал. А может, сцепление было в порядке? Может, он обманул? Но зачем?.. Надоело работать, и на всякий случай, чтобы практикант не выдал, разыграл спектакль?
И уже и солнце не радует, и предстоящая рыбалка…
Подошел Гриша; он сегодня работает в смене рыжеусого тракториста.
– Давай с нами до колка. А там и озеро.
– Ну, давай, – вяло отозвался Юра.
Солнце уже довольно высоко. Под утро выпала роса, и от сырой земли ползут, извиваясь, причудливые струйки пара. Полевая дорога то ныряет в ложбинки, в которых еще стоит негустой туман, то снова поднимается на взгорки.
Вот и агрегат. Подцепить – и сеять. Работать им будет хорошо: пыли нет. И ветер унялся.
Юра снял удочки с трактора.
– Удачи вам!
– И тебе. – Гриша развел руки, показывая, какую рыбу он желает выудить Юре. – Чтобы всем хватило: и нам с тобой, и Петру твоему со свояком.
– Маруся – его свояк? – поразился Юра.
– Ты не знал? На сестрах женатые…
Он со вторым сеяльщиком стал заправлять сеялки, а Юра, задумавшись, пошел в сторону колка.
Раз так, то Петр, конечно, знал про ружье, не мог не знать. И пошел вместе с Марусей ночью вовсе не для того, чтобы не дать ему стрелять дичь. Тут что-то другое, совсем другое.
Уж не браконьерствуют ли они на пару? В этих местах недавно видели лосей.
Колок… Они шарили здесь с фонариком.
Юра ходит между корявыми, изогнутыми свирепыми сибирскими ветрами березками. Под ногами мягко шелестит прелая прошлогодняя листва, уже прошитая тоненькими пиками свежей зелени.
Что они делали ночью здесь, в лесочке? Стрелять не стреляли, он услышал бы. А вот днем или прошлой ночью они свободно могли свалить зверя, хотя бы лося, и припрятать здесь на время. Сейчас еще холодно, особенно по ночам. Может, они как раз его и прятали?
Юра опять прошел весь колок насквозь, остановился возле полузасыпанной канавы. За ней дорога и поле, уже вспаханное, – там им делать нечего. Если в самом деле спрятали, то где? Колок ведь небольшой… Все равно он найдет, хоть проищет до вечера.
Со стороны села по дороге бежит мотоцикл с коляской. На нем двое, отсюда не видно кто. Сюда едут? Неизвестно еще, там развилка… Нет, сюда, точно. Вот мотоцикл взбежал на пригорок, вот снова нырнул в ложбинку.
Вдруг они? За добычей?
Юра бросился в глубь колка, стал за ствол березы.
Так и есть. Мотоцикл ведет Петр. А на заднем сиденье Маруся в своем модном берете.
Остановились. Недалеко, шагах в тридцати. Закурили. Осматриваются по сторонам. Видят?.. Нет, не заметили.
– Давай! – сказал Петр и сам стал расчехлять коляску.
Маруся с лопатой и почему-то с ружьем на плече, дулом вниз, подошел к канаве, нагнулся, пошарил руками. Что он там?
Какая-то большая птица, деревянно стрекотнув, шумно взлетела с вершины березы, за которой стоял Юра. Он вздрогнул от неожиданности. И тут же Маруся выпрямился, схватился за ружье.
Заметил!
Больше прятаться не было смысла. Юра вышел из-за березы.
Оба словно застыли: Петр у мотоцикла, Маруся с ружьем возле канавы.
– Гады! – бросил Юра с ненавистью. – А ну как я на вашем мотоцикле за участковым слетаю?