– У нас к вам вполне определенная просьба, господин полковник, – сказал он довольно решительно. – Мы хотели бы допросить сослуживцев Паломино, соседей по койке.
Лицо командира базы из багрового снова сделалось бледным, заметней стали лиловатые подглазья. «Ой, – подумал Литума, – он, кажется, ко всему еще полоумный. Что это с ним делается? Что он бесится?»
– Вижу, в прошлый раз вы меня не поняли. Придется объяснять все сначала, – начал полковник так медленно, словно каждое слово было тяжелей чугуна. – Вооруженные силы не подлежат юрисдикции местных властей. Вас этому не учили в полицейской школе? Тогда слушайте меня. Перуанских военнослужащих судят и приговаривают военные трибуналы. Преступления расследует военная прокуратура. Паломино Молеро погиб при невыясненных обстоятельствах, за пределами расположения своей части, дезертировав из нашей армии. Об этом происшествии я подал рапорт вышестоящему начальству; если бы оно сочло нужным, то назначило бы новое следствие – нашими собственными силами. Или передало бы дело судебным властям. Но покуда от военного министра или от главнокомандующего военно-воздушными силами страны не получен такой приказ, ни один полицейский не посмеет заводить свои порядки на территории вверенной мне базы. Вам понятно, лейтенант? Отвечайте. Вам понятно?
– Куда уж понятней, господин полковник, – сказал Сильва.
– Ну а раз понятно, я вас больше не задерживаю. – Полковник указал на дверь.
На этот раз лейтенанту и Литуме пришлось щелкнуть каблуками, повернуться через левое плечо и выйти из кабинета. Нахлобучили фуражки. Хотя солнце палило еще сильней и было нестерпимо душно, Литуме показалось, что его обдало свежестью. Он вздохнул полной грудью. «Как из тюрьмы выпустили», – подумал он. Они в молчании зашагали к воротам базы. «Интересно, – размышлял по дороге Литума, – у лейтенанта от подобной беседы так же мерзко на душе?»
Возле КПП их ожидало новое разочарование: дон Херонимо укатил. Делать было нечего, пришлось переть в город на своих двоих. Час, не меньше, глотать пыль и обливаться потом.
По-прежнему не говоря ни слова, они двинулись по самой середине шоссе. «Пообедаю – завалюсь часика на три», – мечтал про себя Литума. Он обладал способностью спать когда угодно и где угодно, и ничто так не улучшало ему настроение, как сон. Шоссе петляло, медленно спускаясь к Таларе по охристому склону, где не было ни единой живой веточки, а только камни и камни – разнообразного вида и размера.
Внизу ярким металлическим пятном посверкивал город, протянувшийся вдоль зеленовато-свинцового штилевого моря. В солнечном блеске едва угадывались очертания домов и фонарные столбы.
– Как он нас, а? – сказал Литума, вытирая лоб платком. – Мордой об стол. До чего ж гадостная личность! Как вы полагаете, он ненавидит полицию так просто, от высокомерия, или же за этим что-то кроется? Или он на весь свет пышет злобой? Ей-богу, никто еще не нагонял на меня такого страха, как эта плешь.
– Глупости говоришь, Литума, – отвечал лейтенант, потирая о грудь форменной рубашки массивный перстень с красным камнем – память об окончании полицейской школы. – Беседа с полковником Миндро была упоительно интересной.
– Шутите? Вас еще хватает на шутки. Это хорошо. А я все никак в себя не приду.
– Зелен ты еще, Литума, – засмеялся лейтенант. – Жизни не знаешь. Уверяю тебя, этот разговор нам ох как пригодится.
– Выходит, я ничего не понял. Мне показалось, полковник просто с дерьмом нас обоих смешал, обошелся с представителями закона хуже, чем с собаками. Ничего не разрешил, ни на что не согласился.
– Это, друг Литума, одна видимость. – Лейтенант захохотал во все горло и принялся трещать суставами пальцев. – По мне, полковник был болтливей пьяного попугая. Раньше я думал, ему ничего не известно, вот он нам и крутит мозги насчет юрисдикции да независимости военного судопроизводства. А теперь вижу: он знает многое, если не все.
Литума уставился на своего начальника и догадался, что глаза его за темными очками просто-таки сияют от радости, которая звучит в его голосе и разлита по всему лицу.
– Знает, кто убил Паломино Молеро? Вы так считаете?
– Может, этого он и не знает, но кое о чем осведомлен превосходно. Полковник Миндро кого-то прикрывает. Почему он так злился, а? Почему волновался, может, скажешь? Какой ты, Литума, ненаблюдательный, право! Гнать таких надо из нашей полиции. Так вот, почему он нам хамил, почему так несуразно вел себя? Он пытался скрыть свою растерянность. Так-то, друг Литума. Это не мы стояли перед ним как обделавшиеся телята. Это он по нашей милости провел пренеприятнейшие полчаса.
Он засмеялся, очень довольный собой, и смех его еще продолжал звучать, когда послышался рев мотора. Их нагнал грузовичок с опознавательными знаками Таларской авиабазы. Водитель затормозил, хотя полицейские и не просили.
– В Талару? – выглянул в окно кабины молоденький сержант. – Садитесь, подбросим. Вы со мной, лейтенант, а ты давай в кузов.
Там, посреди бочек с маслом, бутылей с краской и кистей сидели еще двое чумазых солдат – должно быть, механики.
– Ну что? – спросил один. – Распутаете это дело или побоитесь ссориться с большими людьми?
В голосе его явственно звучала укоризна.
– Мы бы давно распутали, если б ваш полковник нам помогал, – ответил Литума. – А он не только не помогает, а, наоборот, гадит как только может. Он и с вами такой?
– Да человек-то он незлой, – сказал солдат. – Насчет дисциплинки, конечно, зверь, вся база у него по струнке ходит. Это он из-за дочки бесится.
– Она из него веревки вьет, да? – проворчал Литума.
– Верно. Благодарности ни на грош. Он ведь ей и за мать, и за отца, он ее один и воспитал, и вырастил. Матери она в малолетстве лишилась.
Грузовичок стал возле комиссариата. Лейтенант и Литума вылезли.
– Если не найдете убийц, все будут думать, что вам отстегнули, чтоб не трогали кого не надо, – сказал им на прощанье юный сержант.
– Не волнуйся, паренек, мы на верном пути, – процедил сквозь зубы лейтенант, когда грузовик, вздымая тучи пыли цвета пива, скрылся из виду.
IV
О скандале, учиненном в кафе юным офицериком с авиабазы, рассказала проститутка по прозвищу Тюлениха. Она явилась в комиссариат с жалобой на то, что ее «кот» в этот раз отдубасил ее сильней чем обычно,
– С такими синячищами по всему телу я клиентов не найду. Значит, ничего не заработаю, и он снова примется за меня. Объясните хоть вы ему, сеньор начальник. Моих слов он не понимает.
Так вот, эта самая Тюлениха и рассказала, что накануне вечером видела этого лейтенанта в кафе. Он сидел в полном одиночестве за столиком, уставленным целой батареей стаканчиков с писко[1], и хлопал их один за другим, как воду. И видно было, что цель его – не выпить, а надраться, причем как можно скорей. Когда же он этой цели достиг, то расстегнул штаны и оросил близсидевших девиц, их клиентов и «котов». Потом взгромоздился на стойку и плясал на ней до тех пор, пока не подоспел наряд военной полиции. Китаец Лао, хозяин заведения, только умолял посетителей не трогать разбушевавшегося лейтенанта: «Не связывайтесь с ним – себе дороже обойдется. Закроют мое кафе, тем и кончится. Военные выкрутятся, а мы с вами влипнем».
Рассказ Тюленихи вроде бы не произвел на лейтенанта Сильву особого впечатления. Однако на следующий день, когда они с Литумой обедали у доньи Адрианы, один из завсегдатаев поведал им, что лейтенантик повторил и умножил свои славные деянья – переколотил в кафе множество бутылок, заявляя, что ему нравится смотреть, как они звездочками разлетаются в воздухе. Чтобы унять его, снова пришлось вызывать патруль. И наконец в комиссариат явился сам плачущий Лао.