Это были как раз те дни, когда начиналось второе (или третье) официальное расследование убийства президента — расследование Комитета Стокса. В середине февраля 1977 года Де Мореншильда навестил голландский журналист, Уильям Олтманс, который обычно проживал в Брюсселе и который впоследствии заявил, что он является старым другом Де Мореншильда.
Дальнейшие события можно восстановить лишь пунктирно.
1 марта 1977 года Де Мореншильд берет трехдневный отпуск в колледже, якобы чтобы навестить свою дочь в Новом Орлеане, но на самом деле летит вместе с Олтмансом в Голландию, где проводит около 10 дней, и возвращается в Нью-Йорк 14 марта.
15 марта Олтманс заявляет Комитету Стокса в Вашингтоне, что Де Мореншильд сказал ему в середине февраля, что Освальд действовал с его ведома, когда покушался на жизнь президента.
29 марта следователь Комитета Стокса посетил Де Мореншильда в доме его дочери во Флориде, но не застал и сказал, что придет позже. Дочь, вернувшаяся домой в 3.32, обнаружила труп отца, застрелившегося из охотничьего ружья. Эдвард Эпштейн пишет, что он взял интервью у Де Мореншильда за 3 часа до его самоубийства.
1 апреля, выступая перед журналистами, Олтманс заявил, что Де Мореншильд сознался, что он и Освальд были наняты антикастровцами и далласскими нефтепромышленниками убить Кеннеди и что Освальду причиталась крупная сумма денег. Он покончил с собой, боясь разоблачения. Еще он якобы сказал Олтмансу, что на самом деле президента убил не Освальд, а антикастровцы.
Впоследствии один репортер заявил, что в комнате, где Де Мореншильд покончил с собой, было найдено написанное им письмо, из содержания которого делалось ясно, что Олтманс угрожал ему, заставлял признаваться в поступках, которые он не совершал, давал наркотики и затем интервьюировал. Он привез его в Брюссель, где у него была встреча с работником советского посольства. «Возможно, — заканчивает свой рассказ Майкл Эддоус, — что Де Мореншильд поехал в Европу в надежде, что КГБ поможет ему исчезнуть; но ни русские, ни поляки не захотели принять его».
Люди, встречавшиеся с Освальдом в жизни, в основном характеризуют его одними и теми же словами: замкнутый, молчаливый, часто грубый и неприятный, часто неряшливо одетый, с немытыми и нестриженными волосами, но при желании умеющий произвести и хорошее впечатление, представиться рассудительным, спокойным, подтянутым, владеющим собой, контролирующим свои мысли, слова и поступки. Однако в его характере было одно свойство, которое не могло быть замечено случайными свидетелями, но которое проступает как доминирующий фактор, когда мы смотрим на его жизнь в целом: патологическая ненависть к рутинному существованию, неприятие упорядоченности, дисциплины, нежелание подчиняться чьим бы то ни было приказам, жажда вырваться из-под контроля любой ценой и проявить собственную волю, даже если это грозит ему серьезными осложнениями.
Усидчивая работа не по нему. Он пропускает больше половины дней в школе, он однажды засыпает во время дежурства у радарной установки, он работает спустя рукава на заводе в Минске, он не способен овладеть необходимыми навыками в фотонаборной фирме в Далласе, он пропускает половину рабочих часов в кофейной фирме в Новом Орлеане. Его сослуживцы по Техасскому распределителю учебников если и разговаривали с ним, то чаще всего — чтобы указать ему на ошибки в работе. И там, в ТРУ, он часто уходил, не дожидаясь конца рабочего дня.
Трагикомическая особенность его судьбы заключается в том, что каждый раз, делая прыжок из тяготящей его рутины, он оказывается в ситуации, требующей еще большей степени подчинения. Он всей душой рвется из семейно-школьной кабалы, но не находит ничего умнее, чем сунуть голову в армейское ярмо. После бегства в Советский Союз он несколько месяцев упивается новизной ситуации, всеобщим вниманием, но после переезда в Минск все начинается сначала: рутина завода, рутина занятий в школе КГБ, общее убожество и скука советского быта. И по возвращении в Америку юный борец с мировым империализмом опять попадает в западню повседневности: надо ходить на работу, устраиваться с жильем, заботиться о семье, вообще притворяться нормальным обывателем.
Но ведь он не создан для этого.
Нетерпение, жажда известности — немедленно, любой ценой — сжигают его. И тогда он берет свой карабин и крадется к дому генерала Уокера.
В советском коммунизме Освальд разочаровался искренне — в этом сомневаться не приходится. Вместе с фальшивым «дневником» он вывез еще и рукопись, описывающую советский «рай» в весьма мрачных тонах, которую он перепечатывал в Америке с большими предосторожностями. (Машинистка рассказала, что он оставался в ее комнате, пока она работала, а потом забирал не только все экземпляры машинописи, но даже копировальную бумагу. В рукописи, между прочим, был большой раздел, посвященный Киеву, хотя о пребывании Освальда там нет никаких данных.) Однако такое уже случалось миллионы раз с западными поклонниками «безэксплуататорского» общества: разочаровавшись в советском варианте, они спешат перенести свое обожание на другие — китайский, албанский, камбоджийский. В случае с Освальдом новым объектом поклонения оказалась Куба и Фидель Кастро.
Если представить себе, что когда-нибудь будет опубликована «Энциклопедия мирового шпионажа в XX веке», то содержание двух последних глав можно было бы представить в виде короткой заметки для такой энциклопедии:
«ОСВАЛЬД, ЛИ ХАРВИ (1939–1963). Рано начал увлекаться марксизмом-ленинизмом. Во время прохождения военной службы в Японии на американской базе был завербован японскими коммунистами и начал через них поставлять сведения советской разведке. По окончании службы, в конце 1959 года, получив необходимую помощь и инструкции, перебежал в Советский Союз. В течение двух лет проходил там шпионскую подготовку, проживая в Минске под видом рабочего радио-завода. Женился на русской женщине МАРИНЕ ПРУССАКОВОЙ (см.). Вместе с нею вернулся в 1962 году в Америку и поступил в распоряжение видного резидента советской разведки ДЖОРДЖА ДЕ МОРЕНШИЛЬДА (см.). По его заданию устроился на работу в фотонаборную фирму в Далласе, выполнявшую заказы для американского военного министерства. Однако с марта 1963 года выходит из-под контроля советской разведки, начинает заниматься индивидуальным террором и открытой агитацией в пользу коммунистической Кубы. В апреле 1963 года, после неудачного покушения на генерала Уокера, уезжает в Новый Орлеан, где попадает под контроль кубинских агентов. О дальнейшей его деятельности см. «Энциклопедия мирового терроризма в XX веке».»
27. С КУБИНЦАМИ В НОВОМ ОРЛЕАНЕ
Похоже, что колючий, жесткий Новый Орлеан оказался кладбищем, в котором захоронены самые важные нити заговора на жизнь президента Кеннеди.
В конце апреля 1963 года Освальд прибывает в Новый Орлеан. На первых порах — один, без семьи. Пять месяцев спустя, в конце сентября, он покинет этот город и отправится в столицу Мексики, чтобы посетить советское и кубинское посольства. По дороге туда он, в сопровождении двух кубинских сообщников, нанесет визит Сильвии Одио в Далласе и будет представлен ей как отчаянный сорви-голова, сторонник кубинских эмигрантов, готовый убить то ли Кастро, то ли Кеннеди, то ли обоих (см. выше, стр. 145 и ниже, стр. 230). Весь извилистый путь Освальда от Нового Орлеана до снайперского гнезда на шестом этаже ТРУ — это путь ракеты, запущенной кем-то и тщательно управляемой. Место запуска этой ракеты — Новый Орлеан. Только проследив контакты Освальда в этом городе, сможем мы обнаружить настоящих организаторов заговора на жизнь президента.
Из опросов десятков свидетелей, из анализа имеющихся документов становится ясно, что в течение этих пяти месяцев Освальд занят только одним — Кубой. Еще в Далласе, в середине апреля, он смастерил плакат «Руки прочь от Кубы! Да здравствует Фидель!», стал с ним на перекрестке и принялся раздавать прокастровские листовки прохожим. «Одни проклинали меня, другие одобряли», — с гордостью пишет он в «Комитет за справедливое отношение к Кубе» и просит прислать ему еще листовок и памфлетов.