После длительных и деликатных переговоров кубинское правительство согласилось впустить представителей Комитета Стокса на Кубу и ответить на интересующие их вопросы. В конце марта — начале апреля 1978 года члены комитета во главе с самим председателем. Луисом Стоксом, прибыли в Гавану. Так как они заранее передали кубинским властям список интересующих их вопросов, многие нужные материалы и свидетели были подготовлены и предоставлены в их распоряжение. Три дня интенсивной работы принесли много интересных результатов, особенно в отношении поездок на Кубу Джека Руби (см. выше, глава 7). Наконец, 3 апреля американцев принял сам Фидель Кастро.
Интервью (именно интервью, а не снятие показаний) продолжалось четыре часа. Главным образом, американцы хотели получить ответы на три вопроса.
Во-первых, их интересовало, что было известно мистеру Кастро о визитах Освальда в кубинское посольство и как он расценивает заявление консула Аскуэя о том, что в посольство приходил не Освальд, а совсем другой человек. Кастро отвечал длинно, сбивчиво, противоречия объяснить не мог, но заявил, что Аскуэй, безусловно, честный человек и ему можно верить. Дольше всего он говорил о том, что вот если бы Освальд съездил на Кубу и потом, вернувшись в Америку, убил президента Кеннеди, вот это была бы провокация огромного масштаба. А кому она была нужна? Кто хотел, чтобы Освальд сначала съездил на Кубу? То-то и оно.
Во-вторых, члены Комитета Стокса спросили, правда ли, что в интервью, данном британскому журналисту Комеру Кларку в июле 1967 года, мистер Кастро рассказал, что во время визита в кубинское посольство Освальд выкрикивал угрозы в адрес президента Кеннеди и заявлял, что пора его уничтожить. Кастро отвечал, что это абсолютная ложь от начала до конца, что никакого Кларка он в глаза не видел и что, если бы Освальд, действительно, выкрикивал такие угрозы, моральным долгом кубинских дипломатов было бы предупредить американское правительство.
Наконец, третий вопрос касался прямых угроз, оброненных Кастро во время интервью, данного корреспонденту Эссошиэйтед-пресс, 7 сентября 1963 года, в бразильском посольстве в Гаване: «Если американские лидеры и впредь будут готовить покушения на жизнь кубинских руководителей, пусть не думают, что сами они остаются неуязвимыми… Мы будем отбиваться и ответим тем же» (см. выше, стр. 151). Кастро не отрицал этого интервью, но заявил, что слова его имели единственную цель — показать американскому правительству, что кубинцы знают о готовящихся заговорах, о засылаемых агентах, и что они считают это крайне вредной практикой в международных отношениях, создающей опасный прецедент. Но наиболее пространно Кастро говорил о том, каким безумием было бы, с их стороны, пытаться убить американского президента. Ведь это дало бы Америке повод для прямой агрессии против Кубы, а именно этого он больше всего опасался и всеми силами старался избежать. Да и кто, каким образом мог отсюда, с Кубы, спланировать и осуществить такое тонкое дело?
Снова и снова, с многословием профессионального оратора, возвращается он к этой теме. На вежливых американцев изливается поток демагогии, но приличия не позволяют им остановить премьера и указать на противоречия в его словах. То он говорит, что для них, коммунистов, нет никакой разницы, кто стоит у власти в Америке, ибо, с их точки зрения, во всем виновата капиталистическая система. Тут же, забыв об этом, заявляет, что если бы в 1960 году на выборах победил Никсон, вторжение в Заливе свиней, скорей всего, было бы поддержано всей мощью американской авиации, поэтому они очень оценили сдержанность, проявленную Кеннеди. «Мы систематически отказывали в визах американцам, но вот если бы у него была советская виза, то транзитную мы бы ему выдали», — говорит он. Как будто убийца, заехавший в Гавану по дороге в Советский Союз, уже не бросал бы тень на Кубу.
В официальном отчете Комитет Стокса заявил, что он «имел веские основания придти к заключению, что кубинское правительство не принимало участия в убийстве Кеннеди». Но сам Блэйки (административный директор Комитета Стокса) в своей книге «Заговор на жизнь президента», перечислив четыре главные аргумента в пользу такого вывода (в те дни как раз делались шаги к примирению между двумя странами; опасность военного возмездия со стороны США; агенты Кастро не были пойманы с поличным; готовность кубинцев дать показания), приводит и пятый, самый главный, оставшийся неназванным аргумент:
Как официальная правительственная организация Комитет обязан был объявить кубинское правительство незамешанным, если у него не было веских доказательств обратного. Но как частные лица мы не были связаны подобным обязательством. И по правде сказать, мы не считали, что вопрос о кубинской замешанности в заговоре был полностью прояснен; многие опасные вопросы остались неразрешенными… /В том числе/ мы не получили ясного ответа на вопрос, когда был разоблачен Кубела…
Последний вопрос, действительно, задать было не очень-то удобно. Ибо, сформулированный без обиняков, он должен был бы звучать примерно так: «Когда вам стало известно, что американское правительство (полномочными представителями которого мы являемся) вербовало убийц среди гангстеров и среди ваших собственных сотрудников, платило им деньги и снабжало отравляющими веществами, которые должны были быть использованы против вас лично?»
Интересно, на что рассчитывали члены Комитета Стокса, прося Кастро об интервью? Что он проговорится и выдаст себя? Или зарыдает и во всем сознается? Или просто любопытство щекотало им нервы и так уж хотелось встретиться с самым знаменитым разбойником мира? (О Каддафи тогда еще не было слышно.) Разве нельзя было предвидеть, что они ставят себя в ситуацию, при которой у них не останется другого выхода, как заявить публично на весь мир, что Кастро говорит правду, то есть прикрыть своей репутацией и авторитетом любую его ложь?
А ведь за 20 лет они имели достаточно случаев убедиться в «правдивости» кубинского диктатора. Еще 17 апреля 1959 года, на пресс-конференции в Вашингтоне, он заверял собравшихся журналистов, что его движение не имеет ничего общего с коммунизмом. «Демократия — мой идеал», — заявил он два дня спустя, выступая по телевиденью. А между тем на Кубе уже полным ходом шла экспроприация частной собственности, конфискация земель, восхваление классовой борьбы и аресты ни в чем не повинных людей. Три года спустя тот же «правдолюбец» вторил своему шефу, Хрущеву, заявляя, что на Кубе нет советских ракет. Нечего и говорить о той пропагандной лжи, которая захлестывает кубинские газеты и эфир каждый день и которая даже не считается ложью по коммунистическим понятиям.
В своей речи-интервью, обращенной к американским гостям, Кастро заявляет, что они вообще против террора, что террором занимались другие революционные группы, но не коммунисты. Но чем как не террором занимались кастровские агенты, охотившиеся в США за кубинскими беженцами, чем занимался упоминавшийся выше Пино Мачадо в Никарагуа и Че Гевара — в Боливии?
На протяжении этого расследования мы уже много раз сталкивались с фактом беспомощности американской судебно-правовой системы перед лицом профессионального бандитизма. Сколько бы преступлений ни числилось за матерым гангстером, американский суд снова и снова пытается отнестись к нему как к нормальному гражданину, имеющему те же права, что и любой другой член общества, распространяет на него принцип презумпции невиновности. Члены Комитета Стокса были, по большей части, юристами и, разговаривая с Кастро, находились целиком во власти американской правовой традиции. Этот человек говорит — мы обязаны его слушать и верить ему, если у нас нет доказательств обратного. Но разве не требовала справедливость, чтобы при оценке правдивости говорящего были выслушаны и сотни тысяч жертв, замученных безжалостным диктатором за годы безраздельной власти?
Кубинский поэт Армандо Валладарес провел в кастровских застенках 22 года. Под нажимом мировой общественности и по личной просьбе французского президента Миттерана, он был выпущен на свободу и смог рассказать всему миру о кубинском ГУЛАГЕ в книге «Вопреки безнадежности». Любая страница этой книги — лучший комментарий к словам Кастро «мы против террора».