С ладьи, приплывшей во главе флота, на бревенчатый причал перебрасывается сколоченный из сосновых досок трап. По нему лихо сбегает на киевский берег молодой варяг, невысокий коренастый прыщавый блондин, двадцатичетырёхлетний светлоглазый швед. За ним гуськом сходит интернациональный отряд новгородских кметов – отборных витязей, новгородская гвардия. Молодой варяг с гордой осанкой и властным взором – это и есть конунг Халги, возглавивший Новгород три года назад, после смерти конунга Рьорика. Бедный Рьорик…
Отметив, что все его кметы уже на берегу, Халги решительно направляется к выступившим навстречу Осколу и Диру, князьям киевским, побратимам-соправителям. За властелином новгородским как тень следует молодой богатырь Свенелд, увесистый рыжий гигант со шрамом на лице – от переносицы к скуле; уже назначенный на должность воеводы, хотя ему от роду только неполные двадцать лет. Впрочем, сам Халги был даже несколько моложе, когда конунг Рьорик сделал его новгородским же воеводой. Целеустремлённые активные люди без комплексов и сантиментов на удивление быстро делают карьеру.
Печально кричит на дубе птица. Неожиданная тучка, незаметно появившись на чистом небе, прикрывает солнце, набрасывая на Киев лёгкие сумерки. Срывается ветер, на удивление прохладный среди такого зноя; по Днепру шевелятся волны; шумит дуб.
Они остановились лицом к лицу – молодой, резвый, решительный, порывистый косматый Халги и умудрённый, неторопливый, много повидавший, много переживший и много размышлявший пятидесятичетырёхлетний облысевший Оскол. Светлоглазый швед смотрит на князя киевского надменно и холодно, будто не гость, а суровый господин. Это немного коробит Оскола, но он тепло и мягко, как и следует гостеприимному христианину, произносит:
– Приветствуем тебя, дорогой гость, в городе Кия!
Душа князя ещё не осознала, что случилось, а его пронзённое металлом тело уже рухнуло на колени. «Дорогой гость», выдернув из жертвы окровавленный клинок, смотрит на поверженного с насмешкой и презрением, смакуя его агонию.
Оскол принял крещение и стал христианином ещё двадцать два года тому назад, сразу после похода на Константинополь. И некоторые земляки последовали его примеру, но Дир, верный побратим, предпочёл молиться прежним богам, что, впрочем, не мешало их дружбе. Однако Оскол не принуждал киевлян креститься (как это сделает один из его правнуков, Володимер), считая выбор веры делом добровольным. Но сейчас, в последнее мгновение своей жизни, он вдруг обратился не к христианскому Иисусу, учившему прощать врагов и подставлять под удар щёку, а к славянскому Сварогу, творцу Вселенной, древнему покровителю Руси. Угасая, Оскол понял, что его убили, и, харкнув кровью, хрипит:
– Великий Сварог, дай мне…
Халги не даёт ему договорить: наносит заточенным металлом второй удар, окончательный.
Свенелд между тем не терял времени даром и молниеносно срубил боевым топором князя Дира, как дровосек деревце.
В тот же миг дружинники киевские, возмущённые коварством пришельцев-душегубов, выдернули из ножен оружие. Но воспользоваться им не успели – в их тела со свистом вонзились летучие остроносые прутья: в ладьях поднялись скрытые до того лучники.
Кметы конунга Халги с агрессивными криками кинулись рубить и колоть родичей убиенных правителей Киева: мужчин, женщин, детей, младенцев. Под корень оба княжеских рода, чтобы уже никто из здешних не смог никогда претендовать на киевский престол! Сам Халги догоняет визжащую девочку, хватает за рыжую косичку… Блеснул металл…
Простолюдины, шокированные гибелью князей, их родни и дружины княжеской, бросаются врассыпную и забиваются в свои хижины, молясь, кто Сварогу, кто Иисусу… Зря они боятся: конунг Халги пришёл убить только князей с их родичами и защитниками, дабы обрести власть над Киевом. Он вовсе не собирается истреблять киевский народ, он собирается им править.
Пришельцы с севера ещё добивают раненых, а их вождь, забрызганный алой жидкостью, садится на землю под необъятным дубом, срывает пучок травы и вытирает им испачканное красным, с прилипшими рыжими волосиками, лезвие меча.
Тучка исчезла, ветер стих, снова солнечно и знойно.
Теперь Киев мой, самодовольно думает Халги. Птица, вспорхнув с ветки, уронила на нового властелина Краины Полян густую чёрно-белую каплю. Швед ругается на родном языке и вытирает с плеча помёт, размазывая заодно чужую кровь.